Свидание

Настала осень. Сбор семян оказался для Маши настоящим праздником. Поля, у которой в сердце по-прежнему на первом плане выдавалась ее горячая привязанность к сестре, с непривычною ей прежде радостною улыбкою смотрела на Машу, как она в сильных суетах, вся раскрасневшись и потряхивая белокурыми кудрями, бегала от цветка к цветку и от них к Николаю Игнатьичу, теребила его за полу и тащила то в ту, то в другую сторону, чтобы он удостоверился, вызрели ли семена и можно ли собирать их. Поля в такие минуты была невыразимо счастлива. Она понимала, что Маша в саду хозяина живет полною детскою жизнью, какою еще никогда не живала. «Какой он добрый! — думала Поля, — все это он. Если б не он, Маша сидела бы теперь, как бывало, за шитьем в кухне и говорила бы со мною шепотом, чтобы не услыхала мачеха, а теперь резвится, бегает, хохочет. Отчего он такой добрый, не так, как другие, и такой печальный иногда?»

После каникул обе сестры стали ходить в школу. Александр Семеныч настоял-таки на своем. Эта настойчивость не вызвала сильной бури со стороны Катерины Федоровны. Она стала податливее относительно просвещения с тех пор, как увидала, что хозяин дает Поле книги, и поняла, что он помогает ей учиться. Маша, под покровительством Поли, смело принялась за мудреную науку, преподаваемую в школе.

Пошли дожди, слякоть, потом заморозки. Сад заперли, и в непродолжительном времени первый пушистый и ярко-белый снежок уже лежал толстым слоем на клумбах и дорожках, где красовались цветы и бегала Маша. Беседы с хозяином стали реже, но они не прекратились. Он зашел однажды утром во флигель, поговорил с Катериной Федоровной и позвал детей к себе вечером на чай. После этого первого посещения дети почти каждое воскресенье стали ходить к хозяину. Если они не шли, он посылал звать их. Он привык к ним, и когда долго не видал их, ему точно чего-то недоставало. Поля все более и более начинала занимать его. Раз возбужденное в девочке мышление быстро развило в ней то непреодолимое стремление к любознательности, которое лихорадочно волнует душу и хочет все постигнуть, все усвоить. Лекции в форме разговоров продолжались и становились все интереснее. В Поле проявилась несвойственная ей прежде живость, точно будто по всему организму ее разлилась новая жизнь. Часто Николай Игнатьич встречал умный, сверкающий внутренним огнем взгляд Поли и, любуясь одушевлением всей ее физиономии, замечал мимоходом, что эта девочка похорошела и хорошеет с каждым днем. Но ни одной нечистой мысли не вызывали в нем эти замечания.

Николай Игнатьич выстрадал убеждение, что только тогда можно от женщины требовать вполне человечных действий, когда она будет развитым созданием. На этом-то основании он выучился смотреть на женщину с уважением.

Зима прошла, и весной Николай Игнатьич уехал за границу. В это лето сестры вполне пользовались садом. Но счастье, которым наслаждались они со дня знакомства с хозяином дома, ненадолго согрело их жизнь. К исходу лета с Александром Семенычем случилось несчастье: болезненные припадки, мешавшие ему иногда по целым педелям ходить на службу, наскучили наконец начальству. Предсказания, которыми неоднократно грозила ему Катерина Федоровна, свершились над ним. Его отставили от службы. Это болезненно отозвалось на всей семье. Сперва Катерина Федоровна пробовала было соваться туда-сюда, искала через знакомых покровительства, протекции, но ничего не могла сделать. Александр Семеныч всем крепко насолил в департаменте. Когда Катерина Федоровна потеряла всякую надежду на поправление дела, она стала с утра до ночи пилить своего сожителя.

Очень естественно, что постоянная воркотня выживала Александра Семеныча на целые дни. Он приобрел круг знакомства из разных забулдыг, шлялся по всему городу, разносил просьбы о вспомоществовании бедному чиновнику, обремененному многочисленным семейством, и почти никогда уже не приходил трезвый.

С Катериной Федоровной он не смел уже много спорить… Теперь уже вполне от ее деятельности зависел кусок хлеба для его детей. Она воспользовалась своим авторитетом и перестала пускать Машу в школу. Она опять засадила Машу за шитье. Такое распоряжение опечалило бедную девочку.

Раздраженная Катерина Федоровна стала по-прежнему строга и взыскательна, ворчала на Машу при каждом удобном случае и снова взялась за оставленные было привычки. У Поли изнывало сердце, глядя на сестру. На нее наводили тоску несвойственные прежде Маше задумчивость и такие вопросы и рассуждения, которые прежде никогда не приходили девочке на ум.

У Поли разрывалось сердце, но она старалась утешить и ободрить Машу, как умела.

Маша стала расти и худеть. Она вытянулась быстро, как молодая жимолость.