Свидание

Но сейчас Лешу интересовал не Юркин костюм, а книги, которые тот листал, нахмурив свои черные брови. Подойти и узнать? Но, может, Юрка сам заметит его присутствие и позовет. Однако Юрка стоял, опустив голову, и листал, выискивая для себя что-то особо нужное.

Тогда Леша подошел и спросил:

— Что за книги? Про путешествия?

Леша считал, что самые интересные книги про войну и про путешествия.

— Да нет, — ответил Юрка, сверкнув белками глаз. — Про Испанию.

— Про Испанию?

И тогда Юрка посмотрел Леше прямо в лицо, и Леша понял, что совсем не знал своего товарища по школе.

В тот вечер они вышли из старинного монастырского здания вместе и долго бродили по городу. Юрка рассказывал про Испанию, про горы, про города со звучными названиями, про людей, которые хотели сделать революцию и уничтожить капитал, но им не дают это сделать фашисты. Глаза у Юрки блестели.

— Ты понимаешь, — сказал он, расправляя привычным жестом складки под ремнем, — вот мы с тобой ходим, читаем книжки, учимся. Революция у нас, гражданская война — все было. А там… Я все время думаю, как там. Понимаешь, они тоже хотели, чтобы как у нас, а их за глотку — и давай со всех сторон душить. Почему?

— У нас при царизме… — начал было Леша.

— Нет, ты скажи — почему? — продолжал Юрка, пропустив Лешино замечание насчет царизма. — Почему?

— Ну, капиталисты, конечно, — сказал рассудительно Леша.

— Капиталисты?!

— Да.

— Так надо бороться. Не сидеть сложа руки, пока фашисты всех перестреляют.

Они долго молчали. Звякал на соседней улице трамвай, в скверике слышался визг и девчоночий смех, а еще дальше, в саду лакокрасочного завода, духовой оркестр выводил фокстрот на мотив известной песенки «Катя, Катюша, купеческая дочь…» Юрка вздохнул, поглощенный своими мыслями о далекой Испании, он, казалось, ничего не слышал, а духовой оркестр презирал за мещанство…

— Наши добровольцы высадились в Барселоне.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю.

Юрка поглядел по сторонам и тихонько засвистал.

Они еще постояли под деревьями на углу сквера — обоим почему-то не хотелось расходиться. Причем у Юрки было такое выражение на лице, будто он знает какую-то очень важную тайну и раздумывает, решая, говорить про нее Лешке или не говорить. В тот вечер он так ничего и не сказал.

Сейчас Юрка шагал по городской площади. Юрка был в гимнастерке, в которой Пинчук видел его в читальном зале, правда, на гимнастерке алели петлицы и рубиново поблескивали кубики, по два на каждой петлице. Пинчук подумал о погонах и никак не мог сообразить, когда это происходит: то ли они еще учатся в школе, тогда почему у Юрки командирские кубари, то ли все это происходит позже, когда Юрка после неудачного побега в Испанию вскоре уехал в военное училище, — все как-то перемешалось. Пинчук тоже шатал и пел и, хотя знал, что все это вроде происходит во сне, но был несказанно рад и всякие вопросы Юрке отодвигал на потом, главное — они рядом, и Юрка, его школьный дружок, шагает по булыжной площади, и светит им в лицо солнце, и несется над головой боевая песня:

Проверьте прицел,
                            Заряжайте ружье…

8

В это время Варя Лескова дежурила на коммутаторе. Она сидела в землянке перед дощатым самодельным столиком, на котором был установлен аппарат; телефонная трубка с помощью обыкновенного бинта была ловко укреплена на голове, над левым ухом. Если клапан на коммутаторе открывался, Варя тотчас нажимала рукой на ключ, подвигала удобнее трубку и говорила в микрофон официальным голосом: «Семнадцатая». «Семнадцатая» — это был позывной телефонной станции на текущие сутки.

Варя дежурила уже два часа, но не чувствовала себя усталой, хотя после свидания с Пинчуком старшина Кукушкин гонял ее по разным поручениям, а вечером, перед самым дежурством, послал ее и еще двух девушек на вещевой склад за теплым бельем. На складе им пришлось неожиданно задержаться, вернулась поздно, она успела лишь поужинать, а после ужина девчата принесли ей письмо от матери.

Мать писала, что все у них, хорошо. Отец много работает, хотя теперь гораздо реже ночует в цехе. Завод вошел в ритм. Она намекала на особую продукцию, которую завод якобы выпускает для фронта, но по ее таинственным намекам было весьма трудно уразуметь, какую же продукцию имеет в виду мать. В конце письма, как обычно, перечислялись просьбы: беречь себя, не соваться куда не следует, думать побольше о них, стариках, для которых, она, Варя, — единственный свет в окошке.

Письма родителей всегда будоражили Варю воспоминаниями. Она вспоминала Москву, дом, поездки с отцом по каналу, гуляния на Тушинском аэродроме, куда ежегодно в День авиации отец брал ее с собой. Родители жили между собой дружно, в их семье царила атмосфера благожелательности и согласия. Когда Варя вскоре после начала войны отнесла заявление в райвоенкомат с просьбой направить ее на фронт, мать, узнав об этом, расплакалась и накричала на нее: «Девчонка! Что ты выдумала!» Это была, пожалуй, единственная размолвка у Вари с матерью. Вечером пришел отец и сказал: «Если она считает, что так нужно, значит, пусть будет так».