Он кивнул головой. Никаких расспросов не было о том, как и почему его призвали. Ведь ему совсем недавно исполнилось семнадцать лет. Мать вяло улыбнулась сыну, встретившись с ним глазами. Уже были открыты ящики комода, она вынимала то одну рубашку, то другую, вдруг напрочь забыв, что требуется в таких случаях в дорогу. Сумерки лезли в окна, а им обоим не хотелось зажигать огня.
Потом наконец зажгли лампу. Электричество тогда давали с перебоями. Мать достала из комода и положила на стол пару черных трусиков и две рубашки. Положила носки, потом поднесла их к глазам и бросила обратно в ящик комода, достала другие носки, совсем новые.
Когда сборы были закончены, они посидели за столом. Пить и есть не хотелось. Сидели, потому что так было легче. Мать сказала, что надо бы известить Игоря. Коля ответил, что известил, что Игорь сейчас на заводе и освободится в шесть утра — обещал проводить Колю.
Стукнула дверь, в кухню заглянула Надя, с которой Коля учился в одном классе. Надя жила на соседней улице, через два квартала. Но по тому, как девушка поздоровалась, как вошла в комнату, мать поняла, что Надя все знает. Мать побыла с ними немного и занялась на кухне делами. Вскоре Коля окликнул ее:
— Я скоро вернусь, мама!
Она пожала плечами и ничего не ответила. Чувство, похожее на ревность, шевельнулось у нее в груди. Завтра сын уезжает, осталось — сколько часов осталось до отъезда? — и эти часы отнимают у нее. Коля почувствовал состояние матери и уже в дверях добавил:
— Мама, я через двадцать минут вернусь.
— Не волнуйтесь, Анна Николаевна, он вернется быстро, — сказала Надя отчужденно-холодным голосом.
Через окно в кухне мать видела, как они миновали двор. Надя чуть впереди, Коля за ней. Они скрылись за углом, а мать еще долго глядела в окно.
«Не волнуйтесь… не волнуйтесь…» — стучало в ее мозгу. «Он вернется быстро…» Темными пятнами проступали во дворе сарайки, лавочки, дощатый забор. Бежали в голове беспорядочные мысли: Колю берут на военную службу. Завтра в восемь. Как же так сразу! Как же так! В восемь часов он должен быть где-то там, где их собирают и увозят… Завтра в восемь… А она что же? Она будет тут, в этом старом доме — одна, без своих сыновей. Как же так! Сначала ушел Александр, потом Арсений… А теперь и Коля?! Что же это такое?!
А Коля в это время шагал рядом с Надей по безлюдной улочке. Надя знала, почему Коле пришла повестка из военкомата, знала про его заявление. Тугой, с пронизывающим холодком ветер трепал ее волосы, Надя придерживала их рукой, и было такое впечатление, будто она все время пристально всматривается во что-то впереди.
В тот вечер Надя сказала Коле, что будет помнить его и ждать. Два этих слова гулко отдались в Колином сердце, и, возвращаясь домой, он, стоя на крыльце своего дома и глядя в окружающую темноту города, повторил их. «Помнить и ждать…»
Наутро Анна Николаевна достала из кладовки старый мешок, с которым сыновья обычно ходили в лес за орехами. Пришел Игорь — взлохмаченный, плечистый, из открытого ворота виднелась тельняшка. Присели за стол. Игорь разлил водку в стаканы, но Коля не стал пить. Лепешки, кусок сала, яйца мать завернула в газету и сунула в мешок. Игорь выпил оба стакана и, присев к окну, начал отчаянно курить. Мать возилась с мешком, запихивая в него теплую рубашку и кальсоны, про которые просила не забывать ввиду приближающихся холодов. Когда мешок был увязан, она тоже присела и посмотрела на сыновей. Игорь нахмурился, предчувствуя тяжесть прощания. Однако все обошлось, Анна Николаевна не плакала, обняла Колю и первая вышла из комнаты.
По тротуару к городскому военкомату мать и Игорь сначала шли рядом с Колей, он в центре, а они по бокам. На перекрестке у бывшего градусовского магазина их нагнала Надя, и тогда Игорь с матерью пошли вперед. Игорь раза два обернулся, разглядывая Надю. Матери он сказал: «Смотри-ка, зазнобу успел завести». Мать ничего не ответила, будто не слышала его слов. Игорь хотел спросить у нее еще о чем-то, но посмотрел внимательно в ее лицо и замолк на полуслове. Так и шли они молча до самого военкомата.
Вот, собственно, и вся история о том, как Коля попал на войну. Старшие — Александр и Арсений — уже воевали. Про тревоги матери трудно рассказывать. Сначала перестали приходить письма от Арсения, потом он написал, что находится около Можайска. Свое молчание толком не объяснил, про условия и обстановку говорил туманно, да мать и без слов понимала, что всего не объяснишь.
Александр сообщал о себе регулярно — он воевал под Ленинградом и пока у него все было благополучно. Но ближе к зиме оба сына вдруг замолкли, и чего только не надумалась тогда мать, пока не пришло ей письмо от Александра, который писал про свое ранение, про госпиталь в городе Ленинграде, где он лечится. А вскорости и Арся объявился — живой и невредимый — стоял он со своей частью под Москвой…