Свидание

— В пятницу я поеду к маме, — сказала Серафима. — В этот день я должна быть рядом с ней, я любила Колю. Будет, конечно, все торжественно, вы представляете — через тридцать лет вручают матери погибшего… — она не закончила, так как мысль ее неожиданно коснулась очень важного вопроса: будут ли в пятницу в магазине приличные цветы. Сегодня их нет и наверняка не будет. А в пятницу? Вопрос этот имел для Серафимы немаловажное значение, потому что еще в тот миг, когда она разговаривала по телефону с Арсением и договаривалась о поездке, уже тогда в ее голове сложилась довольно отчетливая картина: мама держит в одной руке орден, а в другой у нее огромный букет цветов. Эти цветы привезла она, ее дочь. Только, в самом деле, неужели и завтра не будет ничего приличного в магазине? Вопрос этот уже не на шутку начал волновать Серафиму.

— Конечно, тебе надо обязательно съездить к маме, — сказала Малкова особым задушевным голосом, которым она умела успокоить самых взрывных покупателей. — И ты не волнуйся, пожалуйста, все будет хорошо. И дома как-нибудь обойдутся, наконец, без тебя. — Малкова вздохнула и отошла к своему месту у прилавка, неся на своем лице все то же задумчиво-задушевное выражение.

Малкова, безусловно, была в курсе всевозможных забот Серафимы. У Серафимы была излюбленная фраза: «На моей шее весь дом». Дом — это муж Лева и дочь Ирина, десятиклассница. Когда Серафима была в хорошем расположении духа, она часто повторяла: «Мой Лев Петрович сказал… Мой Лев Петрович считает…» Лев Петрович — упитанный коренастый мужчина с залысинами и сединой на висках — работал в телевизионном ателье механиком. По словам Серафимы, это был совершенно не приспособленный к жизни человек. «Ну, как ребенок! Котлету не сумеет самостоятельно разогреть! Бутерброд и то ему намажь!» Правда, сам Лева, как его запросто называли в телевизионном ателье, не производил такого впечатления. Когда он первый раз появился в цветочном магазине, никому и в голову не пришло, что он рохля. Никаких особых примет не обнаружили, которые бы указывали на его слабый характер и жизненную неприспособленность. Лева довольно бойко представился заведующей, подмигнул молоденькой продавщице, которая в тот момент укладывала в корзину цветы — мужчина как мужчина, чуточку развязный даже и уж никак не похож на растяпу. Тем не менее Серафима уверяла всех, что это именно так, что он рохля, каких еще свет не видывал.

Два месяца назад Серафима совершенно конфиденциально сообщила Малковой:

— Представляешь, мой Лев в пять утра явился!

Малкова охнула и, зажав рот рукой, с ужасом поглядела на Серафиму.

Но Серафима тотчас же рассеяла тяжкие подозрения приятельницы. По ее рассказу выходило, что это был один из тех случаев, когда Лева попал в лапы невезучей своей судьбы. Про свои тайные сомнения она в тот момент деликатно промолчала, хотя случай был настолько загадочный, прямо-таки неправдоподобный, фантастический, что Серафиме захотелось убедиться на месте. Да, ей захотелось ознакомиться с местом происшествия. Лева, когда она сказала ему об этом, даже и глазом не моргнул. Пожалуйста, о чем разговор, можно побывать на месте… Он лишь попросил подождать деньков пять, чтобы немного успокоиться, привести свои нервы в порядок. Вполне законная просьба человека, который висел на волоске от смерти.

Через пять дней — ни больше ни меньше — Лева вспомнил про обещанное и позвал Серафиму. По кольцевому метро пришлось проехать две остановки до парка культуры. Когда их ноги ступили на набережную, лицо у Левы сделалось надменно-замкнутым. Он шагал молча вдоль бетонного парапета, а по другую сторону текла мутная серая вода, и Лева напряженно смотрел в эту воду, куда-то в самую ее глубину, и щурился как человек, оказавшийся в старой крепости, которую он много лет назад защищал, а теперь приехал навестить и ходит и ищет, угадывает на ней давние, уже затянувшиеся раны. Серафиме вдруг сделалось стыдно за свое недоверие. Еще мгновение — и она бы повернула назад домой и попросила, возможно, прощения у Левы. Но в тот момент, когда она уже собралась это сделать, Лева резко остановился и сказал тихо:

— Здесь. Это было здесь…

Он теперь и вовсе не глядел на Серафиму, он будто забыл о ее присутствии. Наверно, воспоминания о пережитом нахлынули на него, и он начал рассказывать, обращаясь то ли к самому себе, то ли куда-то в пространство — к Москве-реке, к тротуару, к высоким красивым домам с гранитной облицовкой по другую сторону улицы:

— Шел самосвал. Навстречу «маршрутка». Самосвал обходил автобус. Я в такси ехал здесь… — Лева прикрыл лицо ладошкой. — Водитель сделал рулем туда-сюда, но автобус не пустил, и мы с ходу в решетку… — Лева замолк и отвернулся. — Задние колеса каким-то чудом задержались на асфальте, — проговорил он после паузы и горько улыбнулся. — Наверно, кто-то из нас родился в рубашке. Передние скаты и радиатор повисли над водой…

Он зябко поежился, сделал шаг по набережной и тут же остановился:

— Ишь ты, уже успели! Заменили решетку… Как ловко замазали, будто ничего и не было.