Свидание

После войны родилась дочь у Игоря — Марина, через три года сын Валька. Но отношения у матери с Верой оставались прежними, да, впрочем, все уже привыкли к этим отношениям и не пытались их изменить. Сам Игорь считал в порядке вещей быть под началом своей властолюбивой супруги и всякие там острые углы, образовавшиеся между женой и матерью, обходил молчанием. Мать же в душе полагала, что Вера сломала жизнь Игорю. Мальчишка рос хороший, открытый. В шестнадцать лет пошел на завод, к станку — чтобы помогать матери. На заводе пристроился учиться по вечерам — закончил техникум, вот какой умница. С задором был — со всеми обходительный, вежливый. В войну его выдвинули на заводе цехом руководить, два раза ездил в Москву за орденами. Да и после войны еще восемнадцать лет был начальником цеха. В городской газете писали про него, что хороший специалист, что трудится с полной отдачей. Портрет его на площади весь город видел — большой портрет, далеко можно было видеть.

А в шестьдесят третьем году Игорь вдруг подал заявление и распрощался со своим цехом, перешел в литейный на формовочный участок. Матери он сказал коротко: «Устал, мама…» На формовочном участке дел действительно поменьше. Теперь он сидел в небольшой будке за фанерной перегородкой — покуривал. Или шел посмотреть, как справляются с заданием бригадиры, делал попутно замечание крановщице насчет безопасности, но не потому, что было у нее какое-то упущение или беспокоился за бригадиров — нет, дело вокруг двигалось своим чередом. Ему просто хотелось выйти, поразмяться, переброситься с рабочими двумя-тремя словами и прикинуть в уме, как там с планом… План на формовке был невелик и с ним всегда было все нормально.

В те месяцы Игорь отвоевал у ЖЭКа подвальную комнатушку у себя в доме. Заброшенная комнатушка — в ней ремонтные рабочие складывали свой инструмент. Игорь провел туда электричество, поставил верстак, механическое сверло, тиски, небольшую наковальню — вроде как для забавы мастеровому человеку. Вечерами точил, пилил. Дверные ручки и шпингалеты у себя в квартире все переделал и краны на кухне и в ванной. А иногда кто-нибудь попросит — ключ для замка, болтик к стиральной машине, трубку для душа или какие другие мелочи, необходимые в хозяйстве, — никогда не отказывал. По округе молва шла: если надо срочно что сделать или работа какая посложней — неси к Игорю Ивановичу, отремонтирует в самом лучшем виде, поминать будешь добрым словом. И в будние дни вечером, и всю субботу, и даже воскресенье прихватывал Игорь, копаясь над железками в своей мастерской.

Позднее стали поговаривать, что не зря стучит там Игорь Иванович, уже будто кто-то подсчитал, что вторую зарплату он себе выколачивает. Может быть, и так. Но раздавались и другие голоса: своими руками, дескать, выколачивает, а не чужими, и как он в войну действительно вкалывал, так это хорошо известно всем, не жалел себя человек…

Теперь Игорь заканчивал работу вовремя, на заводе не задерживался. На его ответственности были теперь магазины. Так его и привыкли видеть во дворе дома: в плаще или в пальто, с двумя авоськами в руках. Женщины своих мужей укоряли: «Вот учитесь у Игоря Ивановича, берите пример…» Мужья смотрели вслед Игорю, улыбались, но примеру его следовали немногие — не любили толкаться в очередях.

Дома Вера жаловалась мужу на пыль. «Вчера только что протирала мебель, а сегодня полно пыли». Игорь всегда немного робел, когда жена на что-нибудь жаловалась, он будто чувствовал какую-то свою вину при этом. «Откуда же она берется?» — «А вот спроси ее, может, из космоса, — говорила изобретательная на всякие словечки Вера. — Сегодня даже окон в квартире не открывала, а кругом полно пыли». Разговор о чистоте у Веры повторялся ежедневно. О чистоте и о нервах. «Волнение, возбуждение возникают от психологической несовместимости, — говорил ей знакомый гомеопат, у которого она брала рецепты на лекарства. — От психологической несовместимости расстраиваются нервы и начинаются разные болезни». Наверно, психологическая несовместимость лишила Веру возможности стоять в магазине в очередях и ездить в переполненных троллейбусах — ведь нервные клетки не восстанавливаются.

Нервные клетки представлялись Игорю Ивановичу чем-то вроде бесконечной стены, выложенной из кирпича. Обвалилась стена в одном месте — и починить, заполнить брешь нечем: нервные клетки не восстанавливаются. Жутчайшая картина. Берегите нервные клетки!