И тут, на входе, его ловит посыльный – молодой лейтенант ФСБ в новенькой форме. Протягивает человеку листки, скручивающиеся в рулончик, и говорит, козырнув:
– Товарищ пол… Товарищ Заратустров! Только что пришел вам факс.
Полковник берет листки, пробегает их глазами, а потом вскидывает их, холодные, пронзающие, на посыльного.
– Почему так поздно?!
– Так они сказали… что Москва затребовала! Пока они в Москву… потом уже вам переадресовали.
Полковник еще раз смотрит на листок. Столбец цифр. Годы. 1995, 1925… 1941. Ага… 1979! Неожиданно серое, складчатое лицо озаряет молния. Листки дрожат в руках полковника. Он неожиданно севшим голосом спрашивает:
– Сынок… а тебя как зовут?
– А-а… Ваней зовут…
– Ваня! Спасибо, родной!
Полковник обнимает обомлевшего лейтенанта и жарко целует его в выбритую щеку. Тот отшатывается. Но Заратустров не обращает на это внимания. Он проходит в коридоры посольства, и листки в его руках трепещут флагом командора эскадры.
Точка Сборки-10
Стражи и другие
Малик Ипучие-Глаза и Мулкум Сосиска были чистокровными армянами, сбежавшими в Иран еще во время армянской резни в Баку, перед Карабахом. Здесь они тоже устроились неплохо – торговали. Малик даже завел временную жену, подцепив какую-то вдовушку из квартала Хариди. Но хотелось быть людьми первого, а не второго сорта – например, вступить в Корпус Стражей исламской революции, что давало определенные преимущества даже в процессе торговли. В Корпус они вступили, правда, немалыми усилиями: Малику пришлось бросить вдовушку и продать двух быков, а Мулкуму – свою старенький пикап «тойота». И несмотря на это, Корпус поступил с ними, конечно же, по-свински – выдал взамен раздолбанный армейский джип CJ6, два автомата Калашникова, на прикладе одного из которых было любовно вырезано «ЛИТИНАНТ МУДАК», комплект потрепанного камуфляжа и услал к черту на кулички, в приграничный город Казвин, где начальник местной полиции нещадно враждовал с местным начальником пограничного контроля, а стражей исламской революции не было до того и вовсе. Бедные Малик и Мулкум очутились меж двух огней, насилу выбили себе в полиции один паек на двоих и время, не занятое его поеданием, тратили на обдумывание вопроса, где и чем заработать. Обычной практикой Стражей являлся мелкий рэкет, но в Казвине все уже было поделено, и всунуться куда-либо между погранцами и полицейскими было невозможно.
Но сейчас они оба находились в хорошем настроении, если не считать отдельных мелочей. Джип летел со стороны гор к небольшому городку Гермсару – так ехать ближе. А сзади, на залитом мочой и моторным маслом полу мотался хороший груз, который они собирались продать.
– Э, ипучи-тваи-глаза! Астарожней, да?! – заверещал Малик, когда Мулкум не увернулся от очередного ухаба на белой ленте щербатой дороги. – Савсем нас убьешь, да? Рука болит, вай!
Он подскакивал на жиденьком жестком сидении, баюкая руку, которая под засученным камуфляжем была обмотана толстым слоем свежего бинта.
– Вай, ни ари на миня! – отмахнулся напарник. – Ты лучше думай-да, каму мы товар продадим.
– Каму-каму! Палиции, вот каму!
– Точно?
– Ипучи-тваи-глаза, слушай! Сам не понимаешь, да?! Рустам-паша не жадный, много даст…
Говорили они исключительно по-русски. Живя в Иране, они мало с кем могли беседовать на армянском, только изредка со своими, из диаспоры, а фарси так толком и не выучили. Благодаря этому два человека на железном полу джипа, с мешками на головах, были отлично осведомлены о своей ближайшей судьбе.
Ни Алексею, ни Ирке, гулко стукающимся щеками о вонючий и липкий металлический пол, такой исход событий совершенно не нравился.