Свидание на Аламуте

– Хорошо, аль-Йакуби, я познакомлю вас еще с одним моим другом. Вы же когда-то не смогли удержаться от того, чтобы не приютить сладкую гурию, чудо любовных утех, ласкавшее ваше тело всеми возможными способами. Сколько раз вы предавались с ней бескрайнему, фантастическому разврату, а?

Словно в подтверждение его слов, откуда-то сверху раздался звон колокольчиков. Маленьких колокольчиков. И по одной из стальных лестниц, ведущих вверх, сбежало необычное, дико смотревшееся тут существо. Оно казалось тропической бабочкой, попавшей в консервную банку. Это была миниатюрная девушка с длинными черными волосами, роскошно кудрявящимися на кончиках. Одета она была, как для исполнения арабского танца живота под огромными звездами в ночной пустыне: почти обнаженная грудь и развевающиеся лепестки ткани сверху; недлинные арабские шаровары такого же, пламенного цвета… На этой выпуклой правой грудке, чуть повыше соска, чернела татуировка в виде отполовиненного венчика. Ее ноги были босы, и на щиколотках гибких ступней с ноготками, на каждом из которых был нарисован человеческий череп, звенели маленькие бронзовые колокольчики. Несмотря на то, что пол был невероятно холоден для этих босых ног, девушка не ощущала, видимо, никакого дискомфорта.

И Майя, выпустив хрипло дышащую француженку, обмерла.

Олеся. Олеся собственной персоной! Та самая загадочная девчонка из «Лаборатории»! Веселая студентка, искушенная дива, венгерская графиня, мрачная героиня захвата на аэродроме, с помощью двух подушек тогда превратившаяся в беременную офицершу… Алисия.

Ассасинка.

А та смеялась. Лицо ее, живое и открытое, светилось неподдельной радостью. Легко перебирая ногами по ребристому металлу, она подбежала к Майе, заглянула в глаза и проворковала по-русски:

– Ой, какие маленькие умненькие девочки сегодня с нами! Майка-Маечка, как ты?! Я давно тебя не видела. У тебя не замерзли ножки? Молодчинка, зая… Наш человек!

И быстро – Майя не успела увернуться – ассасинка чмокнула ее в щеку ледяными, обжигающими холодом губами.

Теперь Майя поняла – это она ударила ее в пах в туалете. Видно, Майя помешала каким-то ее приготовлениям.

Сириец смотрел на свою бывшую любовницу вытаращенными глазами – он с трудом верил в то, что видел. А девушка приблизилась к нему, обошла несколько раз и бросилась на шею, восклицая по-английски:

– О, мой дорогой! Я так по тебе скучала! Когда ты возьмешь меня, мое тельце, мой ротик? Я жду тебя, дорогой… Но сначала одно одолжение, дарлинг, только одно…

Она что-то прибавила еще на фарси, обвила сирийца, как ядовитый плющ, и начала тянуть его к массивному аппарату с матовым экраном, стоящему в углу.

Махаб, поигрывая оружием, наблюдал за всем этим с усмешкой. Шведы невозмутимо стояли по углам зала, стараясь, впрочем, держаться подальше от черно-красного заграждения. Аль-Йакуби плелся за ней, как заговоренный, как одурманенный шорохом ее босых ног, журчанием ее речи, порхающими маленькими ручками и поигрывающим бликом на животе. Вот он деревянно положил ладонь на матовый экран; вернее, это она положила его руку, накрыв своей. Загудел на высокой ноте зуммер, голубоватое свечение облило пятерню сирийца. Потом раздались щелчок и металлический голос: «Дактилоскопический код принят. Проход разрешен!»

И плиты в углу зала лязгнули, расходясь. В их скрипе и скрежете, противном, дергающемся, потонули стоны француженки – та наверняка что-то чувствовала, кроме того, уже переставало действовать обезболивающее. Плиты расходились, открывая освещенную шахту, уходящие вниз лестницы…

А Олеся, не переставая мурлыкать, усадила сирийца прямо на пол; сев на него верхом, оплетя гибкими ножками, ассасинка приговаривала:

– Давай займемся любовью прямо тут, дарлинг. Ты знаешь, как это здорово, если ты войдешь в меня на виду у всех? Я хочу тебя, я хочу стать самой подлой тварью у твоих ног, я хочу лизать тебя, как собака…

Она расстегивала ширинку его брюк, забавляясь. На секунду в его обезумевших глазах проскочил огонек сознания; аль-Йакуби дико закричал: «Нет… Нет!!!» и принялся судорожно дергать назад уже разведенную «молнию» на брюках. Сидящая на нем Олеся – видно было, как напряглись буграми мышцы ее икр, – запрокинула голову и расхохоталась. А в следующую минуту ее рука выдернула из черных волос острую, тонкую деревянную спицу и с размаху, не целясь, всадила ее в глаз сирийца.

Крик ужаса и страданий. Кровь брызнула прямо в лицо ассасинки.

Раздались ее смех и звук поцелуя – мокрыми, потеплевшими от крови губами в дергающуюся в судорогах боли голову…

Это было страшно. Майя, чтобы не лишиться чувств, зажмурила глаза.

Когда она их открыла, то Олеся, уже встав, кокетливо вытирала рот и подбородок белоснежным платком Махаба. Мертвое тело директора Центра с некрасиво растрепанным бельем в промежутке брюк лежало на полу. А араб, сонно наблюдавший за этим, вдруг встрепенулся.

– Хорошо. Достойный спектакль, он позабавил бы ас-Саббаха. Бисимиллах! Спускайте саркофаг на третий уровень. Туда отправимся только мы. Охрана остается здесь, на этаже.