Свидание на Аламуте

– А мне нравится! Я возьму еще шерри! – азартно ответила его спутница, с видимым удовольствием притопывая ногами по траве, украшенной крупными каплями вечерней росы.

Краснолицый громко икнул, огляделся и достал из глубин своего твидового костюма внушительную, почти литровую фляжку. Крепчайшими, похожими на две садовые лопаты руками он свинтил пробку и налил себе полный колпачок – примерно одну унцию. Судя по аромату, долетевшему до Майбаха, виски было солодовым, неразбавленным; не выдержав, издатель облизнулся. Джентльмен, уже проглотивший свою порцию под насмешливым взглядом супруги, посмотрел на Майбаха и вдруг благожелательно обратился по-английски, с сильным шотландским акцентом:

– Сэр, не окажете ли честь пропустить со мной стаканчик?

– Oh, no… yes, of course![36] – воскликнул издатель, собирая на помощь весь запас английских слов.

Он подскочил к паре, а точнее, подошел быстрым шагом, стараясь не хромать (ботинки, натянутые на босу ногу, начали терзать тело), и несколько торопливо кивнул женщине, отметив, что глаза у нее голубые и насмешливые, озорные. Англичанин уже подал ему колпачок, и Майбах опрокинул его в рот и сладко крякнул. После этого хозяин фляжки его снова опередил, представившись:

– Это моя супруга, Мэри… А я – Сэмюэл Хаксли, – и прибавил донельзя виноватым голосом: – баронет.

Майбах чуть не поперхнулся остатками виски. Так… аристократия. Но, видимо, у него все было написано на лице, поэтому Сэмюэл Хаксли задрожал, исторгая из себя грохочущий смех:

– Да вы не думайте, у нас с Мэри все по-простому! Я свой титул получил после Фолклендов, когда командовал торпедным катером и меня шарахнуло ихней миной. А Мэри так хорошо за мной ухаживала в госпитале, что я… не смог устоять!

– Ну, это еще вопрос! – вдруг азартно вмешалась супруга. – От твоих щипков у меня вся поясница была в синяках!

Было заметно, что супруги не ссорятся, а просто ласково пикируются. Улыбнувшись, Майбах церемонно поклонился и поцеловал протянутую Мэри руку – она пахла сеном! – и представился французским другом сэра Реджинальда. Баронет Хаксли окинул взглядом его помятую форму.

– Служили, старина?

– В Иностранном легионе, – соврал Майбах. – Вышел в отставку… майором.

– О, а мне удалось вытребовать у этих мерзавцев из Минобороны подполковника. Ну что, старина, пока не начались скач… представление, еще по одной?

Они выпили. Издатель понятия не имел, был ли в биографии рыжебородого Реджи Иностранный легион, но поставил на верную лошадь.

– Да, я слышал, что сэр Реджинальд неплохо повоевал в Центральной Африке. Видать, у вас вчера была встреча однополчан? Дело доброе. И все-таки, когда начнется первый заез… тьфу, когда же они начнут? Знаете, сэр, я тоже тут случайно…

– Сэмми передал приглашение его племянник, он служит в муниципальном совете поселка, – закончила за него Мэри. – Оно стоит двести фунтов, с ума сойти!

Майбах начал переминаться с ноги на ногу, но тут же ощутил боль: кожаные бока ботинок, смявшиеся и заскорузлые, нещадно натирали. Издатель как-то странно посмотрел на человека в котелке и вдруг сказал:

– Я, признаться, хотел было прийти в смокинге, но сэр Реджи… – он очаровательно улыбнулся. – Поэтому вы позволите?

С необыкновенной радостью он сбросил тяжелые ботинки на траву, и они повалились, как срубленные пни. Однако тут произошло следующее: Мэри Хаксли, быстро взглянув на него, тоже выскочила из своих закрытых туфель на шпильке и одной рукой царственно кинула их на пустой поднос проходящей мимо голоногой официантки в ромбовидном оранжевом балахоне.

– Вот это здорово! – воодушевился Майбах и подмигнул Сэмюэлу.

– Что вы, сэр! Вы меня еще на ферме не видели, в навозе! – Веснушки на ее лице заиграли сотней фонариков.

А англичанин третий раз наполнил колпачок.

– Да, Мэри у меня старуха что надо! – густо сказал он, протягивая колпачок. – Черт подери, Мэри, мы торчим тут уже второй час! Почему не начинают? Этот парень по радио поет хорошо, но якорь мне в задницу, если я до сих пор понял хоть слово! Тарабарский язык… может, русский.

Майбах отметил, что у Мэри и в самом деле широковатые, но закаленные крестьянские ноги: крепкие пальцы ступней были прижаты друг к другу плотно, как поросята у свиноматки.

Тем временем сумерки сгустились окончательно, ночь съела остаток заката. Разноцветные исполины Стоунхенджа высились над собравшимися. Где-то позади цепей из полицейских вспыхнули огромные газовые горелки, и теперь высокое пламя рвалось из них огненными бородами к небу в крупных звездах. Но площадка сцены оставалась пуста.

– По-моему, тут обещали кого-то сжигать! – неуверенно проговорил Сэмюэл, передвигая по большой голове свой котелок.

– Ну, нет! Тут будет казнь! Эшафот любви, – возразила Мэри.

Моряк вздохнул.

– Какой эшафот, Мэри? Я думаю, тут кого-нибудь выпорют, как в старые времена на флоте.