Свидание на пороховой бочке

– Их из музея сперли, а я-то нес за них моральную ответственность, да и с владельцем галереи, ты же знаешь, художнику отношения портить нельзя, вот ваш Горохов и придумал, что надо воссоздать шедевры заново, и это без меня никак, ведь произведение так и называется «Дерьмо художника», а кто у нас самый известный художник…

– Не продолжай, мне все понятно!

Я моментально постигла суть аферы и улеглась на травку беззвучно поржать.

– Ох, блин, горька твоя судьбина, братец!

– Ну, почему же, не так уж она и горька, – с достоинством возразил Зяма. – Второй номер, например, это роллы из тунца с икрой морского ежа и ледяное шабли.

Я перестала смеяться и шумно сглотнула слюну.

– Голодная? – правильно понял братишка. – Слушай, а ты здесь почему и вот такая?

Он изобразил руками что-то вздыбленное, как оленьи рога, показывая – какая.

– У меня, Зям, своя печальная история, но я тебе ее не расскажу, – вздохнула я. – Не сейчас. Не буду рисковать, ибо ты можешь проболтаться. Запомни: ты вообще меня не видел.

– Да кому я проболтаюсь? Тут, считай, и нет никого, – молвил Зяма и как сглазил.

С дороги донесся бодрый сигнал клаксона, гудящего имперский марш из «Звездных войн».

– Мамуля?! – в один голос удивились мы с братцем.

Бодрый громовой голос на четвертом такте заглушил звездный марш и развеял наши сомнения:

– Есть кто дома? Мы приехали!

– И бабуля! – Мы с Зямой дружно вздохнули.

О сохранении тишины и тайн теперь не стоило даже мечтать.

– Бася? Мама? – перестав греметь посудой, заторопился к воротам приятно удивленный папуля.

– Добрый день, Борис Акимович, – прогудел еще один знакомый голос.

– О, и Кулебякин с ними? – Зяма с интересом посмотрел на меня.

– Так, еще раз: ты меня не видел и не слышал! Собери какой-нибудь еды и приходи, когда сможешь, к дуплистому дубу! – поспешно проинструктировала я братца и отступила в малинник.

Не рассказав Зяме все сразу, я сделала ставку на наше фамильное любопытство и вскоре была вознаграждена за предусмотрительность большим куском сыра и краюхой хлеба. Братец уже через полчасика примчался к дуплистому дубу, помнящему босоногими малышами не только нас с Зямой, но и папулю, и даже бабулю.

– Непросто было раздобыть харчи, – пожаловался он, разгружая карманы. – Горохов следит, чтобы я не съел чего лишнего. Боится нарушить художественную концепцию!

– Правильно боится. – Я отняла у него румяное яблоко. – Зачем они приехали?

Зяма ухмыльнулся.

– Были рядом и решили заглянуть.

Я подняла брови и молча – рот был занят – помахала надкусанным яблоком, призывая его продолжить.

– Ты же знаешь, что мамуля нынче в поисках вдохновения. – Зяма тоже прибег к жестикуляции, изобразив нечто расплывчато-волнообразное, призванное символизировать мамулино вдохновение.

Я кивнула: ясно, речь о музе ужастиков.

– Кажется, у нее закончились идеи относительно новых героев, и тут по радио рассказали, будто в лесах под Бурковом туристы видели снежного человека.

Я поперхнулась и закашлялась.

– Мамуля, конечно, оседлала папин джип и в сопровождении верного оруженосца бабули помчалась на поиски потенциального героя, – не прерывая рассказа, Зяма любезно похлопал меня по спине. – Снежного человека у мамули в романах никогда еще не было, и она не могла упустить случай списать йети с натуры.

– И как?

– С натуры не вышло. – Зяма притворно печально вздохнул. – Придется ей довольствоваться рассказами туристов. Они утверждают, что йети был двухметровый, косматый, ужасно уродливый и в красной рубашке.

– Уж так прям и уродливый, – обиженно пробормотала я и забеспокоилась: – А Кулебякин тоже на поиски йети примчался?

Эх, знала я, знала: в Русляндии скоро поймут, что это я угнала их медведя!

– Я Кулебякина не спрашивал, а мама сказала, что они случайно встретились неподалеку от станции – наши по дороге ехали, а Денис из лесу вышел.

– Он из лесу вышел, был сильный мороз, – пробормотала я и потерла нос.

Вот нюхом чую, неспроста это все! Точно, точно, догадался Кулебякин, где меня искать!

– Значит, так, Казимир свет-Борисович, слушай меня внимательно, – я приняла решение. – Сейчас я исчезну, а ты вернешься на дачу и никому ни словечка не скажешь, что видел меня и слышал. Никому, понял? Особенно Денису.

– А что ты натворила? – проявил проницательность братец.

– Ни-че-го! А если ты проболтаешься, что я тут была, я раскрою культурному человечеству глаза на то, какая ты беспринципная творческая личность. Разоблачу эту фекальную мистификацию и покрою тебя несмываемым позором!

– Какая же ты, Дюха, свинья! – возмутился Зяма. – Я тебе хлеб, сыр, яблоко, а ты меня вместо спасибо запугиваешь!

– Не запугиваю, а шантажирую, тут есть смысловые оттенки, – поправила я, рассовывая недоеденную снедь по карманам. – Ну, Зямка, не грусти! Будешь держать язык за зубами – все сложится в лучшем виде. Ладно, бывай, я пошла.

– Куда?

– Меньше знаешь – крепче… – я хотела сказать «какаешь», но решила, что не стоит переоценивать Зямину незлобивость и закончила вполне традиционно: – Крепче спишь.