Свидетель

– Кой черт его дернул, этого дохляка, ко мне лезть?! Нужна мне была его девчонка! Своих невпроворот! Заго­лила ноги и вот маячит перед носом, вот маячит! Стерва!.. Гражданин майор, а мы не договоримся, будто я этих премудростей в глаза не видел, а? Будто просто вот совесть заела и все такое?

– Теперь уж нельзя.

– Эхма! Надо было меня раньше убедить! Растолкова­ли бы, припугнули! Вам, можно сказать, человеческая судьба доверена, а вы…

Он еще раз крепко обругал всех по кругу (кроме себя). Выдохся.

– Ладно, что проиграл, то проиграл. Дальше бы не напортачить.

– Вы просили об очной ставке.

– Дурак был.

– Но сейчас полезно зафиксировать ваше раскаяние в присутствии свидетеля. Думаю, стоит даже извиниться перед ним: человек ходит, время из-за вас теряет

– По шее бы ему, чтоб не ходил!.. Хрен с ним, извинюсь…

* * *

«Мы свой, мы новый мир построим». А чего не пост­роим, то переименуем, и будет как бы новое.

«Каторга», скажем. Ну что за откровенное наимено­вание! В новом-то мире! Пусть будет, к примеру, «коло­ния». И сразу мило бюрократическому уху, ничто не царапает. «Исправительно-трудовая колония» – отлично звучит.

Или «Нескучный сад». Фи, по-мещански же. То ли дело «Парк культуры и отдыха имени…»! Что «парк куль­туры» – неграмотно, нелепо, нужды нет. Зато идейно и солидно.

То же и «Бутырская тюрьма». Зачем это нам – «тюрь­ма»? Почесали в затылке, вычесали «Следственный изо­лятор». Хорошее нейтральное словечко, даже в больницах изоляторы есть.

Но древняя Бутырка не ведала, что превратилась в невинный «изолятор». Веками пропитывалась она духом неволи, тоски, проклятий, чьих-то предсмертных томле­ний. Наука утверждает, что информация неуничтожима. Сколько же ее вобрали в себя эти стены, лестницы, глухие коридоры. И источали обратно, густо пропитывая недра тюрьмы.

Так что прогулка по ним для нервно настроенного человека (да еще впервые) была определенным испыта­нием. Если говорить о Власове, то он показался Пал Палычу ниже ростом и, войдя в освещенный солнцем кабинет, словно бы обрадовался знакомым лицам.

Поздоровался с Платоновым. Платонов зыркнул ис­подлобья, отозвался нехотя.

– Садитесь вот сюда, Игорь Сергеевич.

Для свидетеля был принесен дополнительный стул.

– Провожу между вами очную ставку. Порядок ее каждому из вас я разъяснил. Первый вопрос к вам, гражданин Платонов. Знаете ли вы этого человека?

– Знать не знаю, но видал.

– Уточните, когда, при каких обстоятельствах. Мож­но коротко.

– Когда я совершил свой поступок, то есть ударил одного парня… – он аккуратно подбирал слова, – по­скольку в это время хотел познакомиться с его девуш­кой… тогда гражданин, с которым я нахожусь на очной ставке, подошел ко мне… и сделал замечание.

Знаменский услышал подробность впервые.

– Какое же? – заинтересовался он.

– Вроде того, что зря, мол, ты так некультурно…

– Вы ответили?

– А то нет! – и сразу спохватился: – Поскольку я был расстроен… то я этому гражданину ответил недоста­точно вежливо… за что теперь извиняюсь, потому что полностью осознал свою ошибку.

«Любопытно наблюдать за Власовым. Мой свидетель озадачен. Нет, больше – ошарашен!»

Знаменский усердно записывал слово в слово.

– Гражданин Власов наблюдал всю драку от начала до конца?

– Разве это драка? – пренебрежительно бросил Пла­тонов. – Я его один раз. Положил – и все.

– То есть вы ударили, он упал и не поднялся?

– Точно так, гражданин майор. А гражданин Власов действительно наблюдал, потому что торчал у киоска.

«Ну вот и перевалили главный хребет! Если не грянет какая-нибудь неожиданность – финт удался».

– Так… Когда подоспела милиция, то именно Власов указал на вас?

– Он, – прорвалась острая неприязнь, и Платонов поспешил замазать ее: – Его, так сказать, заслуга… Осо­бо прошу занести, гражданин майор, что глубоко раска­иваюсь и сожалею, что попал в такую историю…

Физиономия его обмякла и выразила искреннее глу­бочайшее сожаление.

– Эх! – простонал он. – Житуха была! Рубанешь кому без очереди «Здесь покоится незабвенный…» – и пей-гуляй… Этого не пишите, – уныло вздохнул он. – Пиши­те – считаю, хулиганство несовместимо с моральным обликом. Верно будет?

– Верно, Платонов. Прочтите, распишитесь.

Платонов читать не стал, подмахнул так. Вернулся на табуретку, уставился на здоровенные свои ручищи, наде­лавшие беды.

– Теперь вы, Игорь Сергеевич.

«Опасность еще есть. Что во Власове таится, я не прозреваю. Потому осторожненько, на мягких лапах».

– Есть ли у вас возражения или дополнения? Или обвиняемый рассказывает все правильно?

– Все правильно.

Свидетель был разочарован в Платонове: с такой легкостью сдаться, с такой покорностью!

– И действительно вы прежде не встречались и ника­кими отношениями не были связаны?

– Нет.

За этим слышалось раздражение: сколько можно об одном и том же?

– Я должен соблюдать процессуальные нормы, Игорь Сергеевич, – возразил Пал Палыч на невысказанный упрек и продолжил: – Вопросы по делу друг к другу есть? Гражданин Платонов?

– Нету вопросов.

– Я бы хотел… – подался к нему Власов. – Как вы все это переносите? – Он обвел рукой камеру и испыту­юще, нетерпеливо впился глазами в Платонова.