Свидетель

– Игорь Сергеевич, давайте наконец откровенно. Вы пришли искать помощи себе, но неким образом это связано с делом Платонова… Ваш протестующий жест – только жест. Из упрямства. У меня от своих забот голова так пухнет, что к вечеру кепка не налезает. Но готов помочь – если буду в силах. Только вот мне, как и моему подследственному, многое непонятно. Вы не вмешались, чтобы защитить Риту или Алексея… но не ушли. Стояли, смотрели. Как-то туманно упрекнули Платонова… не по­пытались задержать…

Платонов захрустел пальцами:

– Вывод ясен: трусил, пока не собралась толпа, а тогда рискнул вякнуть. Так?

– Нет, гораздо сложнее… Вы, между прочим, не от­ветили на вопрос о кладбищенском деятеле.

– Он не стоит серьезного разговора.

– Не считаете Платонова опасным?

– Разумеется, нет. Не хотел же он убивать вашего Демина!

– Единственно, чего он хотел, это утвердить себя с помощью кулака. Что будет с Деминым, его не интересо­вало. Это – антисоциальность. Как она проявится, зави­сит у таких, как Платонов, скорее, от ситуации. Если бы всерьез обозлился – ударил крепче. Мог ударить и кам­нем и ножом – что попало под руку. Думаете, нет?

– Думаю, да, – с горечью согласился Власов. – Но, Пал Палыч, почему об интеллекте судят по максималь­но доступному для данного человека проявлению. О моральном же уровне – по минимальному. Это неспра­ведливо! Гениальный ученый может в другой области изрекать глупости. Неважно. Но если кто хоть однажды сделал подлость – весь счет ведется от нее: вот на что способен!

– Занятная постановка вопроса. Выкрою время – раз­мыслю. Пока же вернемся к вам. Что вас сюда привело? Откуда желание поговорить просто так?

– Допустим, мне нравится с вами беседовать.

– А серьезно?

– Ну, если хотите, я всегда должен четко понимать, в каком положении нахожусь. В данный момент не вижу, зачем вам нужен свидетель. Мне эта роль неприятна. У вас и так все имеется – и раскаявшийся злодей, и невинная жертва, и высоконаучный трактат, скромно именуемый экспертизой.

– А как насчет гражданского долга, Игорь Сергеевич?

– Не опускайтесь до уровня агитатора. Объясните свой интерес ко мне юридически.

– Вас излишне занимает процесс следствия.

– Интерес рассматривается как нездоровый?

– У каждого своя профессия. Зачем инженеру-энерге­тику углубляться в тонкости судебной психологии или теории доказательств?

– Красивые термины. Что осталось бы от вашей тео­рии доказательств, если бы Платонов успел просто уйти? Пшик!

– А вы хотели бы, чтобы он ушел, а славный парень остался, как говорится, неотмщенным?

Тихо сделалось в кабинете. Власов пристально смот­рел на эувфорбию.

То, что он произнес затем, было неожиданным и для Знаменского, и для него самого:

– Я… могу навестить этого Демина?

– Новая причуда. Чем вы маетесь, Игорь Сергеевич?.. И как давно?

– Не будем теперь!.. – отрицательно затряс тот го­ловой.

– Завтра я собираюсь в клинику. Поедемте вместе.

Хуже всего, что Пал Палыч почти знал уже, чем мается Власов. Только отпихивался от своего знания в надежде, что ошибается.

* * *

Власов был утомителен и в молчаливом, и в разго­ворчивом варианте. И, чтобы не ехать вдвоем через го­род, Пал Палыч назначил ему свидание на станции метро, откуда путь до клиники занял у них всего минут пять. Дождь зарядил, и передвигаться надлежало стреми­тельно.

Клиника обдала специфическими запахами и звука­ми, и Пал Палыч с облегчением подумал: «Слава Богу, Саша уже дома!»

В кабинете врача они застали старшего Демина с авоськой на коленях: подкормка сыну. Пал Палыч спра­вился о состоянии Алексея.

– Сейчас как раз на осмотре – еще одного специали­ста вызвали. Сижу вот, жду, что скажут… – понурился Иван Федотович. – Приходили его друзья по институту, у него, говорят, было необыкновенное видение. Видение, понимаете?..

– Да. Мало сказать – обидно. Хочу вас познакомить – Игорь Сергеевич, тот самый свидетель происшествия.

– О, здравствуйте! Демин. – И долго тряс его руку. – Спасибо вам от души, товарищ… Власов, да?

Тот с неудовольствием отнекивался от благодарнос­тей. Демин горячо твердил правильные газетные фразы о важности наказания всякого рода нарушителей обще­ственного порядка.

Вошел врач, пропустив вперед Риту:

– Сюда, пожалуйста.

Рита сказала общее «здравствуйте» и повернулась к врачу:

– Что сказал профессор?

– Пока шансы пятьдесят к пятидесяти.

Она ахнула и отшатнулась.

– Радоваться надо! – урезонил врач. – Значит, есть основания надеяться! – И обернулся к отцу: – Сейчас его привезут сюда. В палате уборка.

– Неужели он может совсем ослепнуть?! – в три ру­чья залилась Рита.

Демин сердито комкал в руках авоську и сверлил ее осуждающим взором.

– Рита… вы… не годится вам тут плакать! – повысил он голос.

– При Алеше я не буду, Иван Федотыч! – прорыдала та и вдруг уткнулась в его плечо.

Доверчивый этот, родственный порыв смутил его и привел в растерянность, но не растопил льда.

– Ну-ну… вы скоро утешитесь…

– Как я утешусь, когда я его люблю!!

«Без посторонних папаша наговорил бы ей резкостей. По его убеждению, «эта девица» неспособна любить».

– У вас к Демину серьезные вопросы? – обратился к Пал Палычу врач.