Свидетель

Почему-то смутно стало на сердце от ее новизны.

– Что случилось? – гаркнул Саша за спиной.

– У меня короткая информация, – тихо сказала Зи­ночка. – Я выхожу замуж.

– С ума сошла! – воспротивился Томин всем суще­ством.

– Ты тоже считаешь это помешательством, Павел? – обернулась она к Знаменскому.

Тот отрицательно покачал головой. Голос все же от­казал.

– Нет, ты понимаешь, что ты делаешь? – негодовал Томин. – Была дружба, была нерасторжимая тройка! Как мы вместе работали!

– И останется дружба, останется тройка! И будем вместе работать!

Томин присвистнул:

– До нас ли теперь! Друзей покидают за порогом загса.

– Шу-урик! – с ласковой укоризной Зиночка взъеро­шила ему волосы. – Таких друзей не покидают. И я не представляю, чтобы мой муж не стал вашим другом тоже.

– Ее муж!.. – перекривился Томин. – Просто слы­шать не могу!.. Кто он наконец?

– На днях познакомлю.

– Видал, Паша? Мы даже не знакомы! Заводит ро­ман, не спрося нашего мнения, не показав хоть издали! Я вот уверен, что он тебе не пара!

Возможно, Томин чуть-чуть утрировал свое огорче­ние. Но чуть-чуть.

А Пал Палыч переживал чувство потери. Уже оконча­тельной. Год назад состоялось между ним и Зиночкой последнее интимное объяснение. Она, не обинуясь, при­знала, что есть кто-то… еще не наверняка… но она надеет­ся, что тот самый, кто ей нужен. Знаменский не раз спрашивал себя – не ее – оправдалась ли надежда. Се­годня получил ответ. Знал, что к тому идет. И все-таки, все-таки!..

– Ладно, Саша, уймись, – сказал он вполне, как ему представлялось, невозмутимо. – Мать переполо­шишь.

Томин приглушил громкость, но не унимался:

– О, женщины! О существа, которые…

– Имеют обыкновение выходить замуж, – подхвати­ла Зиночка, не скрывая улыбки.

– Паша, быстро мне рюмку коньяку! Внизу в книж­ном шкафу. Одной рукой неудобно… Спасибо. Это я за собственное здоровье… Значит, бесповоротно? Любовь, семья и прочее?

– Да что ты так уж раскипятился?.. Пососи лимонную корочку, Тамара Георгиевна унюхает.

– Во-первых, глубоко возмущен твоей скрытностью. Во-вторых, зол на себя: недоглядел. Ничего себе, сыщик! И, в-третьих, честно и откровенно ревную. Если уж приспичило замуж, почему не выйти за меня или Пашу?

– Ты не сватался.

– Убить меня мало.

Все это уже сбивалось на водевиль, и Пал Палыч предложил поздравить Зиночку по-человечески.

– Ррр… Сейчас не могу. Остыну – поздравлю.

– Ну остывай. Я пока позвоню.

– Постой! Были ЗнаТоКи. А теперь?

– Клянусь не менять фамилию.

– И на том спасибо, – буркнул он ей вслед.

* * *

Утро туманное, утро сырое. Граф порезал лапу о стекляшку. От вчерашнего пиршества тело тяжелое. От Зиночкиного счастья грустно. И опять, опять незваный Власов!

– Мешки под глазами, плохо спали, Игорь Сергеевич?

– Практически не спал. Я много передумал, прежде чем прийти.

– Всю ночь не спал, много думал и окончательно решил?.. – Паша как в воду смотрел.

– Да. Окончательно.

– Свидетель подает в отставку. Это я почти знал. Что же, рассказывайте.

– Не хочется говорить. – Он достал из кармана лис­ток. – Прочтите.

«Старшему следователю Управления внутренних дел г. Москвы тов. Знаменскому П. П. Заявление. От граждани­на Власова, проживающего… Я привлекаюсь в качестве свидетеля по делу Д. К. Платонова, который избил на улице человека. По этому делу я не могу быть объектив­ным свидетелем, так как…»

Знаменский пробежал текст до конца, вздохнул, от­ложил. Все встало на свои места.

– В вашем заявлении нет главного, Игорь Сергеевич.

– Я написал все.

– Вы не написали, почему пришли. Ради кого? Ради себя, ради него, ради торжества справедливости?

Власов выглядел постаревшим, был серьезен, ли­шен стремления подкалывать следователя; отвечал доб­росовестно:

– Не терплю, если я кому-то обязан или должен. Ни отдельному человеку, ни обществу.

– Не честнее ли сказать: мне стало стыдно. Вы ведь, в сущности, пришли исповедаться.

– В отпущении грехов не нуждаюсь. Просто мой прин­цип – всегда платить по счетам.

– Э-э, бросьте, Игорь Сергеевич! Не такой вы раци­оналист, каким стремитесь выглядеть… Пожалуйста, могу зарегистрировать заявление, поставить входящий номер, и когда понадобитесь – вас вызовут. Устраивает? На­сколько вижу, нет. Тогда вот как! – Пал Палыч разорвал листок и бросил в корзину. – Вам стало невтерпеж, и надо облегчить душу. Так что говорите.

Хруст пальцев.

– Неприятно.

– А мне? Ведь каждый день я призываю людей при­знаваться в чем-то постыдном и мучительном.

– У вас привычка.

– Все равно неприятно. Но нужно. И часто больше-то нужно не мне, а тем, кто сидит тут напротив.

– Я… все написал.

– Нет, этого мало. «Шесть лет назад совершил анало­гичное преступление… о нем никому не известно…» Нам обоим нужно без канцелярщины, человеческим языком.

Власов беззвучно пожевал губами. Слов во рту не было.

– Давайте я начну за вас. Шесть лет назад цвела сирень, был вечер и теплый ветер трепал рыжие волосы красивой синеглазой девушки.

– Положим, вечер был прохладный.

– Прохладный ветер трепал рыжие волосы. Вы подо­шли и сказали: «Как жаль, что вы ждете не меня!» Она ждала другого.

– Да. Но многое было иначе, чем с Платоновым. Только вот постепенно…