Свидетель с копытами

– Они все видят, что я о тебе забочусь, – говорила она Амалии. – Кому-то может прийти в голову начать за тобой ухлестывать в надежде на мою милость. Я буду рада, коли и для тебя, калеки, найдется жених, да только это должен быть хороший богобоязненный жених, а не искатель моих подачек!

К тому дню, как Амалия и Вессель встретились в саду, немка была, в сущности, готова. Она истребила в себе девичьи грезы – да и какие грезы, какая наивность, когда тебе за тридцать? И когда Вессель стал за ней ухаживать, она сообразила – это не раскаяние, это приказ бородатого господина.

Она, как всякая девица, хотела замуж. То, что ею пренебрегли, сидело в душе ядовитой занозой. И вот она увидела явственную возможность стать женой. За это стоило побороться! Отсутствие любви ее не смущало – живут люди и без любви, детей плодят, и всякая дура, отдающая свое тело без любви толстому и потному законному супругу, глядит свысока на умницу, супруга не имеющую.

Амалия вспоминала все события этого дня и понимала, что все было сделано правильно, что мысль о замене золота и табакерки камнями – верная; значит, вмешалось нечто необъяснимое, Вессель нашел на дороге сто рублей, проезжавшая мимо в карете красавица-аристократка влюбилась в него с первого взгляда, да мало ли что…

И Амалия вслух послала несостоявшегося жениха ко всем чертям.

Тут-то она и услышала сперва звериный вой, потом собачий лай. Естественно, эти звуки ее не утешили. И прошло немалое время, прежде чем она, выйдя из флигеля, по разговорам узнала, что дворовые вытащили из ямы человека, бормочущего по-немецки.

Амалия возблагодарила Господа – сработало! Не послала Весселю нечистая сила ни набитого кошелька, ни прекрасной аристократки! Он приполз клянчить деньги.

Вот теперь, пожалуй, стоило появиться и кое-что рассказать…

Когда Весселя, стонущего и кряхтящего, притащили в дом и уложили в чулане, он возблагодарил Господа и попросил есть. На поварне всегда имелись остатки ужина, и Весселю принесли такой же ячневой каши, что Фимка притащила Амалии, да и в том же самом горшочке. Он быстро съел кашу и попытался хоть задремать, но боль не позволяла.

Он не знал, сколько длилось полусонное, полубредовое забытье, когда дверца чуланчика распахнулась.

– Встать можешь, черт немецкий? – неласково спросил по-русски Игнатьич. – Барыня тебя видеть желают.

Он прекрасно мог это сообщить и по-немецки, но не желал. Вессель ему сразу не понравился. Человек, который в потемках околачивается возле княжеского сада, и не мог понравиться старому, опытному, избалованному хозяйкой лакею.

Это княгинино милосердие объяснялось просто – она хотела чем-то занять себя. А поскольку спать ей не хотелось, то она и решила лично расспросить извлеченного из ямы немца.

Письмо Алехана Орлова ее несколько успокоило – она поняла, что произошло, и была наилучшего мнения о вышколенных графских егерях. В ответе, ею продиктованном, было сказано: доставивший в усадьбу Лизаньку получит хорошую награду. Награда была наготове – покойный князь, баловавшийся охотой, набрал разнообразного охотничьего приклада, и всякий егерь был бы счастлив получить большой и тяжелый нож немецкой работы, охотничий рожок-«полумесяц», отделанный серебром, большую роговую пороховницу, тоже с серебром. Стыдно было бы отделаться рублем в благодарность за спасение любимой внучки…

Вессель пожаловался на боль в боку, кое-как объяснил невозможность даже руки поднять. Игнатьич вспомнил, что в дальнем флигеле есть кресло наподобие портшеза, в котором таскали покойного князя, когда вконец обезножел, и послал туда молодого лакея Савку. Когда Весселя вытаскивала из чулана и устраивали в кресле, он несколько раз вскрикнул от острой боли. Наконец его доставили в гостиную, куда к нему вышла княгиня.

Вессель растерялся. И впрямь, как объяснить блуждание возле княжеского сада? Сказать, что искал проживавшую в усадьбе фрейлейн Амалию Зингер? А для чего? И почему непременно на ночь глядя?

И ведь неизвестно, как объяснила Амалия свое отсутствие в усадьбе.

Он стал путано объяснять, что на него напали злые люди, ограбили, побили, что он шел наугад, где шел – сам не знает, как добрел до сада – объяснить не может, услышал голоса, вздумал искать убежища…

Амалия подкралась к двери и слушала это горестное повествование. О том, что бывшего жениха и впрямь кто-то крепко побил, она знала – иначе его не таскали бы в креслах. А чьих рук дело – не имело значения; может быть, ему это как доброе дело зачтется.

– Врет он, матушка наша, – сказал Игнатьич.

– Врет, да не выбрасывать же его из дома. Ладно, утро вечера мудренее, тащите его в чулан да покрепче дверь заприте. Агаша, я кофею перепила, сегодня без сонного зелья не усну, расстарайся насчет отвара.

Тут-то Амалия и вошла в гостиную.

– Ваше сиятельство!.. – начала она.

– Господи Иисусе, ты еще откуда взялась? – изумилась княгиня.

– Я сумела убежать от тех людей, которые силой увели меня. А этот человек был с ними, и его послали, чтобы он меня вернул.

– Она лжет, она лжет! – закричал Вессель.