Девушка отшатнулась от полицейского, выпрямилась, замолчала, только маленький набухший кадычок дергался под тонкой кожей посиневшего горла.
– Наркота? – апатично, не обращаясь конкретно ни к кому, поинтересовался крепыш в берете.
Собравшаяся толпа медленно и незаметно начала распадаться. Сержант с кривой улыбочкой с удовольствием смотрел, как по одному, сгорбившись, чтобы казаться незаметным, и мужчины и женщины в вечерних нарядах, строгих костюмах растворялись под разившими сверху искусственными лучами назад в «Вегас», в дорогие лимузины, бесшумно заводившиеся и без выхлопа исчезавшие в направлении города.
Попытались улизнуть и двое здоровенных лбов в серой униформе, с надписью на спине «Охрана», но их притормозил омоновец.
– Куда? – с презрением спросил он и для острастки пошевелил коротеньким автоматом.
Парни с нутряным охом остановились. Блондинка начала заваливаться спиной на «мерседес» и сползать на землю, стукаясь по гладким выпуклостям миленькой головкой, путая длинные распущенные волосы. Замерла, усевшись у заднего колеса, привалившись хрупкими голыми плечами к блестяще белому колесному диску.
– Фу ты! – недовольно буркнул сержант и жестко прикрикнул парням:
– Один в кабак, за аптечкой – живо!
И дождавшись, пока ботинки сорок пятого размера загрохотали по влажной парковке, кивнул второму:
– Докладывай.
– Да нечего, – дернул тот бугристыми предплечьями, – услышали визг, прибежали, вон, – он ткнул пальцем, – мужик лежит, баба орет.
Полицейский в берете присел рядом с девушкой, легонько пошлепал по щекам, пачкая автоматной смазкой и жиром с бутерброда, блондинка чаще задышала, раскрыла длинные густые ресницы.
– Ну, вот, – удовлетворенно сказал омоновец, – одна очнулась, счас второго поглядим.
Он встал, подошел к лежащему, слегка пнул в бок ботинком.
– Вы не имеете права, – слабо прошелестела девушка, – вас накажут, это сын Иванова.
У крепыша напряглась спина, он отдернул ногу, готовую вторично, более чувствительно ударить по телу. Молодой мужчина закрыл глаза, туловище расслабилось, руки, подергиваясь, шелестя рукавами поблескивающего костюма за несколько тысяч долларов, вернулись в естественное, не вывернутое состояние.
– Пощупай пульс, – приказал сержант, внимательно наблюдавший за происходящим.
Омоновец нехотя наклонился и прижал три пальца к шее лежащего, подержал с минуту, выпрямился, повернулся, потер подбородок, громыхнув застежкой ремня:
– Похоже, надо бригаду вызывать, парень-то откинулся.
– Вот и хорошо, – невпопад ответил сержант, быстренько поднес поближе микрофон рации, болтавшийся у плеча, и торопливо забубнил:
– Первый, первый, я одиннадцатый, у меня труп на территории «Вегаса», нужна следственная бригада.
От сияющего развлекательного комплекса, похожего на игрушечный средневековый замок какого-нибудь дракулы, продолжавшего греметь ламбадой, мигать разноцветными стробоскопами, бежал охранник, держа на далеко вытянутых мускулистых руках маленькую беленькую коробочку с красным крестиком сбоку.
Крепкий порыв ветра снес с верхушек деревьев пожелтелую и красноватую полувысохшую листву и густо засыпал стоящих внизу людей, промелькнул промеж колес «мерседеса», взвинтив пахучее крошево древесных остатков, закружился под ногами, заставил вздрогнуть от озноба девушку, которая торопливо поднялась с похолодевшего враз дорожного покрытия, и широким фронтом вернулся обратно в лес. Верхушки деревьев закачались, зашуршали. Сержанту показалось, что между стволов мелькнула бесформенная фигура, но, поскольку двигаться было лень, он сразу же решил, что ему показалось, и никогда больше не вспоминал об этой тени.
Послышался надсадный вой сирены, на дороге замаячила проблесковыми сигналами «газель». А ветер вернулся назад, плотно прижался к земной поверхности и постепенно стал заполнять все пространство, вскрывая психической атакой городские кварталы, заставляя пугаться младенцев и бездомных собак, срывая афиши и объявления, грохоча полусмятыми пластиковыми стаканами, перекатывая пустые стеклянные бутылки, ожесточенно толкаясь в закрытые и с удовольствием бренча распахнутыми подъездными дверями многоэтажных домов.
4.
Мазик поднялся с топчана, – обустроенного в углу раздевалки, прикрытого небольшой китайской ширмой с яркими разноцветными павлинами и розами на шелковом засаленном полотне, – услышав приглушенное вздрагивание массивных входных врат в храм Мельпомены, как вычурно выражался главный режиссер театра. Хотя по поводу храма он был отчасти и прав: театр для детей и молодежи размещался в бывшем духовном училище, до революции 1917 года готовившего будущих священников и имевшего в том месте, где сейчас главная сцена, небольшую домовую церковь со всеми приличествующими этому учреждению сакральными атрибутами.