Свидетели Чистилища

Завороженный, Кир наблюдал сверху, как волки уничтожают пришельцев. Смотреть на это было невыносимо – но и не смотреть невозможно! Еще минуту назад серые чужаки казались ему несокрушимыми, их бугристые мускулы пробуждали дремучие, инстинктивные страхи, их когти любого заставили бы оцепенеть, а стремительные хищные движения, реакция и скорость вызывали неконтролируемую дрожь в коленях. Однако то, что творили с монстрами гигантские волки, вообще не поддавалось описанию.

Еще через минуту воды Нерской на сотню метров вниз по течению окрасились в красный цвет. На мосту образовался слой кишок, оторванных конечностей, содранной кожи, окровавленных клочьев шерсти, мозгов из расколотых затылков… Кир не смог обнаружить в этой массе ни одного целого трупа – волки изуродовали, растерзали, буквально расчленили всех серых подчистую.

Машины въехали на территорию комбината. Автоматчики, не сделавшие ни единого выстрела, зашли следом, закрыли ворота.

Волки… Их было десятка три. Полдюжины отчаянно зализывали глубокие раны, еще столько же пытались отдышаться, рухнув в придорожные заросли. Остальные собрались кружком подле одного-единственного мохнатого трупа, синхронно задрали морды и душераздирающе завыли…

Я просидел в подъезде еще часа два – приходил в себя и ждал, когда зверюги-спасители уберутся на исходную, в свой Волчий лес. Наконец поднялся. Надо искать брата. Где бы он ни был.

Ноги по-прежнему дрожали. А под ногами хрустело битое стекло. Я вышел из подъезда, машинально ощупал карман и обнаружил, что фонарика нет. Конечно. Фонарик использовался вчера. С его помощью я осматривал свою постель в момент обнаружения в ней Игорька. Затем стычка, падение, выход Харитона… Положить обратно в карман такой ценный предмет сил уже не хватило, а утром за суетой совсем запамятовал. К тому же нам раздали факелы – мы их и использовали.

Прикидывая, сколько рентген уже получил за сегодня, я поперся к «Шаурме». Надо же было куда-то идти?

Мне показалось, что я брежу наяву, когда среди бурьяна появилась тонкая фигурка в черной футболке и с черным рюкзачком.

– Мара! – закричал я изо всех сил, как будто этот крик мог что-то изменить в моем бытии.

Она никак не отреагировала. В ответ на повторный окрик начала пританцовывать – просто-таки сюр какой-то; впрочем, я тут же вспомнил о ее пристрастии к музыке. Подбежал, намереваясь сдернуть у нее с головы эти гребаные наушники, и тут она наконец-то соизволила заметить меня.

– Привет! Пастилку хочешь?

– Да какую пастилку! Ты куда подевалась? Я вчера, наверное, уже месячную норму этой гадости получил, все ходил тут, тебя разыскивал!

Мара невозмутимо перевернула кассету в плеере, начала перематывать пленку.

– Вчера… я люблю у битлов песню про вчера. Хочешь послушать?

Придушить ее хотелось, если честно! Интересно, понимает ли она, что речь идет о жизни человека? Или ее апатичность и фатализм распространяются вообще на всех?

– Мара, ты прости, конечно, но мне не до музыки. Я сейчас такое видел! Ты и представить себе не можешь! Но это неважно. Важно, что Жорка – мой единственный близкий человек, я не могу думать ни о чем другом, пойми! Поэтому музыка – это последнее, чего бы мне сейчас хотелось.

– Это очень плохо, когда близкий человек только один. Лучше уж вообще ни одного, как у меня. А хочешь, я стану твоим близким человеком? Даже твоим братом могу. Ну то есть сестрой. Я ловкая и сообразительная. Хочешь?

И что отвечать на такое? Обижать ее сейчас никак нельзя.

– Ну… почему бы и нет? – Кажется, я очень неуверенно это сказал, она как-то вся сразу поникла. Потом сжала руки в замочек и сказала совершенно другим, безразличным тоном:

– Да говорила я с Оскаром про твоего брата, говорила.

– С Оскаром?

– Ну да, с Боссом. У него имя есть, представляешь? – съехидничала девушка.