Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Если младшие дети пытались в игре примерить на себя какую-то власть, то старшие учились использовать ту власть, которой уже обладали. Они обнаружили, что за свой паек белого хлеба могут выменять гораздо больше ржаного хлеба у взрослых, чьи желудки отвергали этот тяжелый темный хлеб. Иегуда и его коллега-кочегар на детской кухне вели бойкую торговлю: они поджаривали для пожилых людей ломтики белого хлеба и получали по половине ломтика за каждые пять-шесть поджаренных. Даже капо и эсэсовцы заходили погреться у печки и дарили мальчикам мелкие подарки в обмен на резные безделушки из дерева. Дети постарше научились обменивать секс на еду. Бэкон вспоминал, как его друг, у которого была хорошенькая сестра, стал ее сутенером, и брал за один раз пачку сигарет. По мнению Бэкона, мальчик не понимал, что делает, – он просто наслаждался возможностью получить сигареты и продемонстрировать свою власть. В подобных схемах участвовали даже маленькие дети. Один восьмилетний мальчик, поначалу менявшийся вещами с капо из другой части лагеря, позднее устроил так, что его мать стала любовницей этого капо; еда и одежда мальчика вызывали всеобщую зависть [39].

Если взрослые старались не обращать внимания на близость газовых камер, то дети, наоборот, играли в игры со смертью, подначивая друг друга добежать до электрической ограды и коснуться ее кончиками пальцев – они знали, что в дневное время ток высокого напряжения обычно (хотя и не всегда) отключают. Помешивая суп в стоящем на плите котле, Бэкон и его друзья могли видеть трубу крематория и отмеряли по ней время готовки. Пока взрослые цеплялись за последние крохи надежды, Иегуда с товарищами упражнялись в горьком сарказме и старались перещеголять друг друга черным («висельным») юмором – когда из трубы шел белый дым, они говорили: «На этот раз жгут толстяков» [40].

Ханна Гофман-Фишель как-то раз наткнулась на маленьких детей, играющих возле своего блока в «газовую камеру». В обычных играх наподобие «Переклички» старшие дети, изображавшие капо и охранников, избивали младших детей за «обмороки», примерно так же, как большие мальчики в Вильно били младших во время игры «Пройди ворота». Но на этот раз никто не изображал смертников. Вместо того чтобы самим встать в яму в земле, которую дети называли газовой камерой, они бросали туда камни и имитировали крики запертых внутри людей. Одно дело завидовать всемогущим охранникам и заставлять детей помладше смириться с побоями. Совсем другое – играть в собственную смерть. В какой-то момент игра перестала ладиться – отождествление с врагами стало слишком саморазрушительным, чтобы ее продолжать. Но и это не смогло остудить детское любопытство. Когда Ханна Гофман-Фишель подошла к ним, они даже спросили ее, как соорудить трубу. Если взрослые в большинстве своем поддавались соблазну принять желаемое за действительное, то детское любопытство оставалось безжалостно трезвым и реалистичным. Но в тот момент, когда их ролевая игра зашла в тупик, они подошли к границе своих представлений о лагере смерти, который успели так хорошо узнать [41].

7 марта 1944 г. в детском блоке устроили прощальную вечеринку для тех, кто приехал в самом начале сентябрьским транспортом. Начальник лагеря только что сообщил им, что их отправляют в трудовой лагерь в Хайдебреке. Некоторым послышалось слово «Гейдельберг», другие задавались вопросом, где находится этот «Хайдебрюк» и не окажется ли он очередным концлагерем. Эсэсовцы усердно создавали у заключенных ложное чувство безопасности, составляя списки профессий всех мужчин и женщин младше 40 лет, будто бы для того, чтобы им было легче обустроиться в трудовом лагере. Но зондеркоманда из заключенных, работавшая в газовых камерах и крематории, уже несколько недель передавала в «семейный лагерь» предупреждения о готовящихся событиях и призывала чешских евреев присоединиться к всеобщему восстанию. Фреди Хирш и его помощник слишком нервничали, чтобы присутствовать на детском празднике. Но многие взрослые по-прежнему цеплялись за свои надежды и спецпайки, и в датированных более поздним числом открытках просили родственников писать им в Хайдебрек. Среди детей старшего возраста, похоже, подобные иллюзии питали немногие. Друг Иегуды Бэкона, второй кочегар по имени Купик, просто сказал ему, когда они смотрели на трубу крематория: «Сегодня я буду кочегаром на небесах» [42].