Свидетели войны. Жизнь детей при нацистах

Рано утром 8 марта 3732 выживших из первого сентябрьского транспорта доставили в ближайший карантинный лагерь, обнесенный колючей проволокой, где их продержали в состоянии готовности до вечера. Отто Дов Кулька, певший в хоре «Белоснежки», оказался в числе больных, которых эсэсовцы оставили в бараках, чтобы поддержать иллюзию, будто этот транспорт отправляется в трудовые лагеря. В тот вечер из окна лазарета Кулька смотрел, как сотни грузовиков подъезжают, чтобы забрать оставшихся депортированных. Под градом эсэсовских ударов мужчины и женщины разделялись на группы и забирались в кузова грузовиков, сжимая в руках специальные продовольственные пайки, выданные им в дорогу. Откидные борта подняли, а брезент опустили, так чтобы люди не видели, куда они едут [43].

На следующее утро оставшиеся в семейном лагере узнали, что произошло ночью. Электрики и другие узники, чьи навыки позволяли им перемещаться между разными секциями лагеря Биркенау, принесли известия от зондеркоманды, у членов которой были родственники и близкие в «семейном лагере». Филипп Мюллер, словацкий еврей из Середа, даже оставил свой пост в помещении для кремации над подземной газовой камерой и пробрался к женщинам. Его растрогал звук их пения. Они ждали, казалось, целую вечность, пока все грузовики разгрузятся, и двери закроют. Сначала они спели «Интернационал», потом гимн Чехословакии «Где мой дом, моя родина». Ожидание затягивалось, и они начали петь «Атикву» («Надежду») и партизанские песни [44].

Стараясь не показываться им на глаза, Мюллер стоял за бетонной колонной, как вдруг к нему подошел ребенок, искавший в переполненном, тускло освещенном помещении свою мать. «Вы не знаете, где прячутся мои мама и папа?» – робко спросил маленький мальчик Мюллера. Пение на время стихло. Помещение продолжало заполняться. Несколько чешских девушек заметили Мюллера, который стоял за колонной в униформе зондеркоманды. Они подошли к нему и сказали, что ему не следует здесь оставаться. Одна из девушек, с длинными черными волосами и сверкающими глазами, потребовала, чтобы он рассказал о происходящем оставшимся в «семейном лагере» – это позволит им дать отпор эсэсовцам. Кроме того, она попросила его, когда она умрет, снять с ее шеи золотую цепочку и отдать ее ухажеру Саше, работавшему в пекарне. «Передай, что Яна его любит. Когда все закончится, ты найдешь меня здесь», – и она указала на колонну, рядом с которой стоял Мюллер. Затем Мюллера вытолкали из газовой камеры. На выходе его сбил с ног и еще несколько раз ударил один из офицеров СС, под началом которого он работал, а потом его отправили обратно к печам [45].

После того как все закончилось и заработали вентиляторы, Мюллер вернулся в газовую камеру и начал перетаскивать трупы в лифт, который должен был доставить их наверх в крематорий. Когда лифт прибыл на место и двери открылись, лежавшие сверху трупы вывалились в коридор. За прошедшие год и 11 месяцев Филипп Мюллер видел эту картину много раз. Чтобы защитить глаза и легкие от скоплений концентрированного газа, остававшегося под грудами тел, он надевал противогаз, поэтому мог наблюдать, что происходит в камере после того, как там выключают свет и пускают газ. Люди метались, словно в подземном лабиринте, опрокидывая и топча друг друга, пытаясь забраться выше к потолку комнаты, где еще можно было сделать последний глоток кислорода. Но под газовыми отверстиями в потолке обычно почти никого не было. Люди инстинктивно пытались оказаться как можно дальше от запаха горящего метальдегида, от приторной сладости которого першило в горле и невыносимо сдавливало голову. На губах у людей выступала пена, по ногам текла моча и экскременты, сплетенные друг с другом трупы лежали неравномерными грудами. В самом низу лежали те, у кого раньше отказали легкие, – дети. Некоторые трупы практически невозможно было разделить, настолько тесно они переплелись. Одни лежали, вспоминал Мюллер 20 лет спустя, «в объятиях друг друга, другие держались за руки; группы прислонялись к стенам, склоняясь друг к другу, как базальтовые столбы». Он нашел Яну возле колонны, на которую она указала, и сунул ее цепочку в карман. На следующий день он пробрался в хлебную лавку и отдал цепочку Саше, сержанту Красной армии из Одессы, которого привезли в Аушвиц еще в 1941 г. в числе первых советских военнопленных. От него Филипп Мюллер узнал, что Яна была детской медсестрой из Праги [46].

Выжившие в «семейном лагере» подсчитали, что если сентябрьскому транспорту дали полгода, то декабрьскому транспорту оставалось жить еще только три месяца. Узники, работавшие в центральном отделе документации, подтвердили эти опасения, сообщив, что в их учетных карточках есть указание: «Шесть месяцев особого режима». Атмосфера в лагере стала на удивление беззаботной: выжившие получали более обильные пайки и меньше работали, а новые капо обращались с ними лучше, чем старые [47].