Свидетельница Гора

— Я не знаю! — воскликнула я, что тоже полностью соответствовало действительности.

— В каком городе тебя заклеймили? — задал он следующий вопрос.

— Это произошло в загонах, — пожала я плечами, — вскоре после моего прибытия сюда. Меня ни разу не выпускали оттуда. Я не знала, где была.

— И Ты ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь назвал город? — уточнил странный незнакомец.

— Нет, — поспешила заверить его я.

Мужчина кивал. Похоже, именно этого ответа он ожидал от меня.

— Как звали тех, кто учил тебя, кто дрессировал? — спросил он.

— При нас они не называли друг друга по именам, — ответила я.

Незнакомец понимающе улыбнулся. Выглядело так, что и этот мой ответ был вполне ожидаем для него. Мне вспомнился тот особенный мужчина, тот, кого я никогда не смогу забыть, тот, кто оказался первым из мужчин этого мира, которого я увидела и рассмотрела, когда мне было разрешено поднять глаза в том мрачном коридоре. Я, женщина из другого мира, не его мира, женщина забранная, вырванная из моего собственного мира и принесенная сюда, в качестве простой пленницы и даже меньше того, голая и закованная в цепи, стояла на коленях у его ног, и испуганно смотрела на него. Да, он пугал меня. Я даже представить себе не могла, что такие мужчины где-то существуют. Именно он, из всех мужчин этого мира, оказался тем, кого я увидела первым. В тот момент я подумала, что могла бы быть важна для него. Его плеть была прижата к моим губам. Столь значимая церемония была исполнена с моего робкого согласия. Это врезалось в мою память. Он был тем, к чьей плети впервые были прижаты мои губы. И я подумала, что, возможно, что-то значила для него.

Но потом, поцеловав вторую плеть, я поняла, что была для него ничем, не больше, чем одной из женщин на цепи. Во время моего обучения, я часто пыталась жалобно и напрасно привлечь к себе его внимание. Его реакция слишком ясно давала мне понять, что для него я была ничем. Иногда мне даже казалось, что смотрел на меня, с необъяснимым для меня гневом. Он так ни разу не прикоснулся ко мне, за исключением тех ситуаций, когда следовало исправить мою позу или поставить меня более подобающе. В таком случае он обращался со мной грубо и даже сурово, значительно жестче, чем это было необходимо. Он не проявлял ко мне ни капли терпения, что, возможно, имело место по отношению к другим. Похоже, по тем или иным причинам я ему не нравилась. Но меня трясло к его малейшего прикосновения. Я едва могла держаться на ногах, когда он был рядом. Порой, когда я просила его, он с презрением отпихивал меня ногой. Чаще он просто отворачивался, оставляя меня в одиночестве, на коленях, униженную и отвергнутую. Иногда он бросал меня в объятия другого. Но я так и не смогла забыть его. И думаю, что не смогу. Ведь он был первым он всех мужчин этого мире, кого я, закованная в цепи, стоя на коленях, увидела перед собой. Он был первым, плеть которого я поцеловала. Я до сих пор помню вкус ее кожи. Но я даже не знаю его имени.

— Как тебя забрали из загонов? — осведомился незнакомец.

— Я не знаю, — растерянно пожала я плечами. — Мне ввели какой-то препарат, а когда он начал действовать, на меня надели капюшон и заковали.

— Как тебя перевозили, Ты, конечно, тоже не знаешь? — уточнил он.

Почему он задавал мне такие вопросы? Какое это могло иметь для него значение? А может для кого-нибудь еще?

— Я была сбита с толку, — сказала я. — Меня все время держали на лекарствах. Должно быть, что-то подмешивали в еду. Мне кажется, что сначала это был корабль, а потом в течение долгого времени, возможно, фургон. Я ничего не видела снаружи. Меня держали в запертом металлическом кузове. Могу сказать, что дороги были очень плохими. Я почти все время просидела в фургоне на короткой цепи и в капюшоне. Я почти ничего не знаю.