— Ты думаешь, что я не смогу с первого взгляда разглядеть в девке горячую маленькую потаскуху? — усмехнулась Айнур.
— Я не знаю, — пробормотала я.
— Ты думаешь, что я не прочитала твои сопроводительные бумаги? — спросила она.
— Я не знаю, — всхлипнула я.
Сама-то я, конечно, прочитать их не могла. Мне даже не было известно, что в них сказано. Но очевидно, там имелось некое замечание по поводу моего жара. Тот, чья плеть была первой, которую я поцеловала в том коридоре, и кто позже с таким презрением и жестокостью обращался со мной, то отвергая, то бросая другим, и кого я вспоминала долгими ночами в своей конуре, и так и не смогла забыть, помнится, сказал мне, что я предположительно «полна жизненности». Его предположение, конечно, полностью подтвердилось в загонах. Позже, я в течение многих часов рыдала от обиды и позора. Но заключение было сделано и, насколько я теперь знаю, надлежащие пункты были включены в мои бумаги. Айнур, как выяснилось, читать умела.
— Ты подходила к стене, — обвинила меня она.
— Да, — признала я очевидное.
— И хотя для тебя, скорее всего, было трудно полностью воздержаться от чувств, — продолжила женщина, — Ты, несомненно, приложила все усилия.
— О, да! — воскликнула я. — Да!
— И Ты оставалась полностью холодной, — добавила Айнур.
— Настолько холодной, насколько это возможно, — шепотом ответила я.
— Неужели Ты его даже не поцеловала?
— Конечно, нет! — заявила я.
Тима и Тана сложились пополам от смеха.
— Вы видели? — испуганно глядя на них, спросила я.
— Конечно! — в ярости выкрикнула Айнур.
Мое сердце рухнуло куда-то вниз и застучало в районе пяток. Откуда мне было знать, как долго они смотрели на нас. Очевидно, это было достаточно долго. Помнится, я услышала голос. Это был голос Айнур. И затем, мгновением спустя, раздался ее гневный крик. Только тогда я в ужасе попыталась отстраниться, но он не позволил мне этого сделать. Он удержал меня там, где я была, под собой в его руках.
— Шлюха! — прошипела женщина.
— Но он приказал мне, чтобы я целовала его! — воскликнула я.
— И Ты, конечно, делала это неохотно? — закричала Айнур.
— Да, да! — крикнула я.
— Лгунья! Лгунья! — заплакала она.
Это меня испугало настолько, что я чуть не изменила позы.
— Голая потаскуха в ошейнике! — заверещала женщина.
А разве Айнур сама не носила ошейник? Разве ее ошейник не был таким же подходящим для нее, как и мой для меня? Разве он не декларировал то, кем она сама была, точно так же, как и тот, что был на моей шее? Он что не был так же хорошо заперт на ее горле? Неужели она думала, что в отличие от меня, могла бы избавиться от него?
— Голая потаскуха в ошейнике! — снова повторила Айнур.
Так ли уж сильно мы отличались одна от другой? Она была богато одета? А разве, по сути, она не была, почти такой же голой, как и я? Было ли в действительности ее одеяние хоть сколько-нибудь значимее моего, за исключением разве что, ожерелий, драгоценностей, сережек и прочего? Разве та одежда, которую она носила, не снималась одним легким движением? Разве недостаточно было одного нажатия пальца на золотой зажим, что красовался на ее левом бедре, чтобы ее юбка, стекла вниз? Разве ее алая шелковая безрукавка, удерживаемая только завязанным на легко распускающийся узел, не снималась одним движением?
— Голая лживая маленькая шлюха в ошейнике! — не переставала кричать женщина.
Она обзывала меня так, словно сама могла бы быть женщиной отличной от меня и остальных! Конечно, она знала мои особенности и мой характер. Но я не думала, что они сильно отличались от ее собственных. Я, конечно, ощутила, что Айнур была очень удручена произошедшим в саду, и что она, хотя и тщательно это скрывала, чрезвычайно, мощно, беспомощно возбуждена сексуально. Возможно, она ощутила то же самое, что и я, хотя я и была меньше и гораздо уязвимее. Возможно, это было той причиной, почему мы так не выносили друг друга. Возможно, именно из-за этого она так ненавидела меня.
— Лживая шлюха! — заплакала Айнур.
А тут она увидела, как я целовала того незнакомца в саду. Но я ничего не могла с собой поделать. Покоренная им, как может быть покорена такая женщина как я, таким мужчиной как он, я целовала его охотно, нетерпеливо, благодарно, беспомощно, неистово, неудержимо.
— Шлюха! Шлюха! — то кричала, то плакала Айнур.
Неужели ей просто было жаль, что это не она была поймана им в саду?
— Шлюха! Шлюха! — повторяла она, периодически срываясь на визг.
Интересно, а она вела бы себя с ним как-то по-другому? Не так как я?
— Шлюха! — всхлипывала женщина.
Ох, не думала я, что она столь уж отличалась от меня, в том, кем мы были по жизни, но здесь, в этом саду, в четко структурированной структуре этого мирка, нас разделяла пропасть почти бесконечных размеров. Она была первой среди нас, а я была самой новой и, конечно, обладала наинижайшим статусом среди «цветов».
— Шлюха! — снова выкрикнула она и в гневе замахнулась на меня стрекалом.