Меня подняли, судя по всему, закинули на плечо головой назад, и какое-то время несли в таком положении, которое почему-то, смутно казалось подходящим способом, которым следовало переносить таких, как я, каким бы это не выглядело позорным или смущающим для меня самой. Эта моя поездка закончилась быстро, довольно ощутимым ударом о какую-то твердую, возможно, деревянную платформу. Не спасли даже несколько слоев одеяла. Немного позже меня пересадили на плетеную из прутьев поверхность, судя по всему, на дно своего рода большой прочной корзины, к которой я была притянута двумя ремнями. Один широкий ремень лег на мои голени, другой затянули на моей шее, удерживая торс вертикально. Думаю, что корзина была квадратной, со стороной около ярда. Соответственно, я, замотанная в одеяло, оказалась прикреплена к ее днищу и стенке, держа ноги плотно сжатыми. Капюшон с меня так и не сняли.
Какой странный это был сон!
Потом был рывок, тело налилось тяжестью, меня придавило к дну. Похоже, корзина полетела! Мне показалось, что звук, доносящийся сверху похож на биение крыльев гигантской птицы. Иногда я слышала крики больше всего похожие на птичьи, не только сверху, но и спереди и с боков. А затем я снова потеряла сознание.
Мне казалось, что я должна проснуться на моей собственной кровати, в моем собственном мире. Свет казался слишком ярким, даже через закрытые веки. С моей стороны было глупо вчера вечером забыть задернуть занавески. Лежа на животе, я надавила кончиками пальцев на кровать под собой, ожидая почувствовать простыню, покрывавшую такой привычный для меня матрац. Но то, что оказалось под пальцами, было твердым, совсем не похожим на мою постель. Эта поверхность, совсем не проминалась и была тверда как камень.
Я по-прежнему не открывала глаз. Свет! Он до боли резал глаза, даже сквозь сомкнутые веки. Ну что за глупость! Забыть с вечера задернуть шторы.
Однако свет, как это ни странно, шел не с того направления. Он должен был падать со спины и слева, именно там находилось окно, если смотреть с того положения в котором я всегда ложилась спать. Но сейчас это было не так. Свет шел скорее спереди и слева. Это как же я должна была извернуться во сне? Я почувствовала себя полностью дезориентированной. Все казалось, не так, как должно было быть. Все отличалось! Все было непривычно!
По мере того, как я пробуждалась, или думала, что пробуждаюсь, я все яснее осознавала неправильность происходящего, и это меня пугало.
Я еще не была готова открыть глаза.
Одна деталь из моего сна четко врезалась мне в память. Там меня заклеймили. Клеймо было выжжено на моем теле. А еще, почти с самого начала я там носила легкий, блестящий, шириной около полудюйма, плотно прилегавший к горлу ошейник. У него еще сзади замок был.
Не открывая глаз, я медленно и с опаской потянулась пальцами вверх, к моему горлу. Наконец, подушечки моих пальцев коснулись горла. Оно было голым!
Снова, уже смелее, я ощупала шею. Никакой стали там не было. Я не носила кольца на шее. Никакого ошейника, или чего-то подобного, на мне не было. Мое горло было голым. Никакой запертой изогнутой стальной несгибаемой полосы не было. Ничто не обнимало мою шею! На мне не было ошейника!
Трудно описать последовавшие за этим эмоции.
Разве я не должна была почувствовать восторга, радости, облегчения? Возможно. Но вместо этого, как бы странно это не показалось, меня, лежащую там, в состоянии полусна-полуяви, внезапно охватило чувство острой непоправимой потери. Словно я внезапно оказалась изолирована от самой себя. Наедине с собой и в одиночестве одновременно. Это было подобно холодной и жестокой волне страдания, растущей внутри моего я. Как одинокий мучительный крик посреди отчуждения и страдания. Мне показалось, что, внезапно, я стала бессмысленной и ничтожной. Однако мгновением спустя, я постаралась, взяв себя в руки, почувствовать радость от случившегося, которую я и должна была ощутить. Немедленно я попыталась, управлять своими эмоциями, выправить их, сломать, перестроить и выровнять в соответствии с тем, что диктовалось мне традициями того общества, в котором проходила моя жизнь.
Да, какое облегчение я почувствовала! Как теперь все было замечательно! Это был сего лишь сон! Мне ни о чем было волноваться. Все уже закончилось. Теперь даже можно было открыть глаза.
Только почему поверхность, на которой я лежала, не казалась мягкой? И почему тот материал, которого касались мои пальцы, совсем не напоминает хлопчатобумажную простыню. Опять же свет какой-то неправильный. Наверное, я крутилась во сне. И что-то еще казалось неправильным.
Снова перед мысленным взором как в калейдоскопе замелькали воспоминания о том сне, путешествие, металлический фургон, цепи, капюшон, корзина и ветер, сквозивший сквозь щели между ее прутьями.