Свидетельница Гора

Подошвы моих ног горели. Я с трудом втягивала в себя воздух. Каждое движение отдавалось острой болью. Снова и снова я чувствовала зубы, хватающие меня за пятки.

Я даже не была из этого мира! Как они смеют так обращаться со мной? Какое они имеют право так поступать со мной! Меня похитили из моего мира! Я не просила, чтобы меня приносили сюда!

Но затем, я вспомнила, что теперь была кейджерой, и что со мной можно было сделать все что угодно.

Все-таки я упала. Отчаянно, собрав последние силы, я вскарабкалась на ноги.

— Быстрее, кейджера, — грозно рявкнул мужчина за моей спиной, сдерживая зарычавшего зверя.

И я снова вынуждена была торопливо переставлять ноги. Меня душили рыдания. Здесь не было никакого достоинства. Меня пасли, как животное! Меня, как свинью, гнали вверх по склону, и я даже не знала, куда и зачем!

Наконец, с трудом переводя дыхание и пытаясь удержать кляп во рту, я упала на колени перед каменной стеной, в которую уперся карниз. Дальше была только скала, поднимавшаяся вверх, возможно футов на сто, и переходящая в стены цитадели. Идти дальше я не могла. Просто некуда было идти, если только не назад по карнизу. Я бросила отчаянный взгляд назад, на надзирателя и его животное, смотревшее на меня с нескрываемой злобой. Неужели оно не понимает, что дальше дороги нет? Мужчина меж тем вытащил из своего кошелька, висевшего на поясе, свисток, и выдул из него ряд пронзительных звуков. Ответ на его сигнал прилетел сверху. Это очень напоминало обмен паролем и отзывом. Позже я узнала, что эти звуки, или их комбинации, означали буквы алфавита. Таким образом, сигналы, как пароль, так и отзыв, были не просто набором беспорядочных звуков, а словами или фразами. Эти фразы менялись ежедневно, а иногда и чаще.

Животному, слух которого, несомненно, был острее человеческого, эти звуки удовольствия явно не доставили. Зверь зло рыкнул и закрутился на месте.

Сверху послышался скребущий звук, и я увидела, как высоко вверху из стены выдвинулась деревянная платформа, в которой посередине имелось прямоугольное отверстие. Из этого отверстия появилась веревка, на конце которой было что-то закреплено. Покачиваясь на ветру, она начала быстро спускаться вниз, возможно, разматываемая с барабана лебедки. Вскоре веревка была уже в пределах досягаемости надзирателя. На конце было что-то наподобие стремени, а чуть выше — холщовый мешок. Мужчина махнул рукой, указывая, что я должна приблизиться к нему. Опасливо, не ожидая ничего хорошего, я подошла к нему. Надзиратель раскрыл мешок и, скатав края, разложил его на поверхности карниза. Дно, как оказалось, не было сплошным, а имело два отверстия. Следующим жестом он недвусмысленно дал мне понять, что я должна поставить ноги в эти отверстия. Стоило мне войти в мешок, как мужчина потянул материю вверх, пока она плотно не прижалась ко мне снизу. Затем он раскатал края, натянув мешок на меня, при этом мои руки оказались внутри. Когда надзиратель затянул рамень, закрепив его пряжкой, то я, хотя мои ноги торчали из отверстий, оказалась полностью беспомощной. Мой испуганный взгляд метался то на тюремщика, то на его шестилапого спутника, то вверх на платформу, видневшуюся далеко в вышине. Я пыталась дать понять, что хотела говорить. Но мужчина только поправил свернутую тунику в моем рту, засунув ее глубже. Намек на то, что говорить мне не позволено, был ясен без слов. Все что я могла, это только жалобно посмотреть на него поверх кляпа. Но он не обращал на мои умоляющие взгляды никакого внимания. Отступив от меня, надзиратель, занялся своим животным. Он отстегнул поводок от ошейника и прикрепил его к своему поясу. Затем мужчина вернулся ко мне, и дважды потянул за веревку, которая сразу, изрядно напугав меня, начала подниматься. Я дико замотала головой и захныкала. Конечно, я не смела выпустить кляп изо рта. Теперь мои руки были внутри мешка, так что никакого способа вернуть его на место, или даже поймать у меня не было. Я боялась даже думать о том, что могут сделать со мной за то, что я позволю ему упасть, или хотя бы попытаюсь вытолкнуть. К тому же, это была единственная моя одежда в этом месте, что делало ее для меня непередаваемо драгоценной, уже не говоря о том, что мне не хотелось быть наказанной. Кроме того, не стоит забывать, что те с кем я имела дело, не были земными мужчинами. Если бы я потеряла одежду, то трудно было сказать, когда мне предоставят другую, да и предоставят ли вообще.