Свидетельство

Лицо эсэсовца поросло щетиной по меньшей мере недельной давности, и Ласло, едва взглянув на него, понял, что парень просто скрывается здесь, причем давно, может быть, с первых дней осады.

Ласло помнил этого Йожи — шалопая, горлопана, любителя выпить и бабника. По специальности он был жестянщиком, но работать не любил, предпочитал жизнь более легкую. И отец и мать у него были нилашистами. В прошлом году ему исполнилось восемнадцать, и он, чтобы не угодить в армию, поспешил записаться в эсэсовцы, откровенно признавшись: «Хочу важной шишкой, быть и монет побольше иметь… А в армии — ишь чего захотели! Буду я вам за двадцать филлеров в день служить!..» Теперь же, увидев, что эсэсовское солнышко закатилось, он, как видно, сбежал из своей части и спрятался поближе к отчему дому.

— А что — местечко неплохое, — как-то неуверенно сказал он, продолжая играть ремешком автомата. — Холодно только. Я до костей продрог. Хорошо, что вы сюда заглянули, доктор… Может, скажете Магдушке, чтобы она мне супу горяченького принесла…

— Ты и сам дорогу знаешь, — прикинулся непонимающим Ласло. — Хочешь супу, заходи к нам.

— Да нет, чего уж там, — подмигнул Йожи и цинично осклабился, ища поддержки на лице у Ласло. — Пусть лучше она ко мне сюда зайдет. У меня тут удобнее… Дело-то мужское, сами смекайте!

Еще не понимая толком, что закипает в нем — гнев, обида за Магду — тихую, скромную и смелую — или отвращение к этому неуклюжему, пошлому молокососу с павианьими повадками, Ласло едва удержался, чтобы не съездить ему по физиономии. Все же он смирил себя и решил ответить спокойно, но твердо, презрительно, даже грубо.

Однако эсэсовский молодчик опередил его:

— Носит же она суп своей товарке-жидовке на Туннельную улицу… Могла бы и ко мне разок-другой заглянуть.

Лицо дворницкого сынка становилось все более наглым, вызывающим.

— Что ты сказал? — переспросил Ласло, примеряясь, как удобнее отбить вниз дуло автомата, а затем ударом кулака свалить мальчишку с ног. — Что ты сказал?!

Но Ласло опоздал: эсэсовец, мотнув головой и выкатив глаза, вдруг покачнулся, будто кто его пихнул в спину, и пластом рухнул на землю. Держа в руке толстый стальной прут, которым обычно шуруют уголь в котельных, над ним стоял Янчи Киш.

— Ну, этот готов! — довольно заметил он, вложивший в удар, вероятно, не только страшную силу человека, привыкшего таскать на себе рояли и стальные сейфы, но и всю ненависть, что скопилась в нем под ударами «брата» Понграца и за время их длинного пути под минами и бомбами. — Чтобы он мать свою увидел в белых тапочках! — добавил Янчи и, облегченно вздохнув, повторил: — Готов!

И вдруг, подобно грому с ясного неба, прозвучал над их головами суровый басовитый голос:

— Ну и глупость сморозили!

Все трое испуганно вскинули головы. В руках у Янчи Киша угрожающе шевельнулся железный прут. Вверху, на узенькой площадке, прилепившейся к котлу железной стремянки, стоял невысокий худощавый человек.

— Брось ты эту свою штуку, — отмахнулся он от Киша. — Я не из пугливых… И какого черта вы тут дурь порете? Тоже мне герои выискались! Вот ты лучше скажи, что теперь с трупом делать станешь?

Незнакомец сердито сдвинул на затылок свою мятую кепчонку. Тем временем сознание новой опасности вернуло самообладание и Кишу. Но Киш все еще огрызался:

— Чего ноешь? Или жалко? Ежели жалко, спускайся, я и тебе помогу его в раю догнать.

— Черта лысого мне жалко. Ты скажи, что ты с трупом-то будешь делать? — напустился на него незнакомец. — И не очень-то пугай меня, понял?

И Лайош Сечи — а это был он — начал спускаться по стремянке.

— Что буду делать? — удивился Киш. — Брошу здесь, черт бы его побрал.

— Бросишь здесь? А как же с теми, что в убежище? Будто ты не знаешь, что немцы расстреливают каждого десятого в доме, где будет найден хоть один убитый немецкий солдат? Ведь тут и дураку ясно, что его не пулей и не осколком прихлопнуло.

Янчи Киш помрачнел, недовольный отношением к его героическому поступку.

— Ерунда! Кто его здесь найдет?

— Кто? Дружок его!.. Они же вдвоем были. По крайней мере прошлой ночью. Я ведь тоже сюда ночевать забрался, — пояснил Сечи. — Вдруг, слышу, идут. Едва успел за котел от них спрятаться. Тот, другой, шваб из Будаэрша, как я из их разговора понял… Утром он ушел, но может вернуться сюда в любую минуту.

— Дезертиры они, что ли? — спросил тихим, глухим голосом Ласло.

Сечи пожал плечами.

— Полудезертиры, полусолдаты. Сейчас ведь все так. Его куда-нибудь пошлют, а он спрячется, отсидится, чтобы как можно позже назад вернуться… Ну а ты, — повернулся он к Янчи, — держи теперь эту железяку все время под руками. Если другой придет, его тоже надо убирать.

Янчи протянул руку за автоматом, но Сечи остановил его:

— Что ты? Начнешь стрелять, все убежище сюда сбежится!

Шани, молча слушавший их разговор, печально мотнул головой товарищу.

— Янчи! — только и сказал он, с уважением посматривая на Сечи.