Свидетельство

А Казар глубоко задумался. До него только сейчас дошел смысл нынешнего открытия… Его люди саботируют!.. Он и прежде чувствовал, подозревал, что работа идет не так, как обычно. «Усталость, безразличие, — думал он, — то и дело сверхурочная, ночная работа, плохой, липкий черный хлеб, пустая, жидкая похлебка из одной капусты…» Ан нет! Оказывается — саботаж! Теперь вдруг ему вспомнилось, как часто в последнее время работа, выполнимая, по его расчетам, в несколько дней, затягивалась на целые недели. Каждый раз вскрывались все новые дефекты: то трещина еще на одном колесе, то шатун неисправен… Так вот, оказывается, в чем дело!.. Безрассудная отвага! Нет, надо будет обязательно поговорить с ними. Ведь этот пижон-немец постоянно шныряет по депо, принюхивается. А в технике он разбирается. Рассказывал Казару, что осталось только диплом защитить — но тут грянула война. Вдруг разнюхает еще что-нибудь!.. Деповские рабочие — все народ семейный. Что будет с их женами, детворой, если однажды…

Вдруг внимание Казара привлек какой-то странный, отдаленный и потому приглушенный гул. Уже в ночной сорочке, он подошел к окну. Привстала в постели и Клара:

— Что это?

Казар сделал ей знак: тише! Клара торопливо выбралась из постели, набросила на плечи белый шелковый халат.

— Выключи свет, дорогая, — шепнул ей Казар и приоткрыл окно.

Над улицей висела непроглядная, кромешная тьма. Даже темнота летней степи показалась бы в сравнении с нею ярким сиянием дня. Только в подвалах да склепах царит такая темень, как на узких улочках затемненных городов в ненастную ноябрьскую ночь. Кажется, можно пощупать ее руками, и весь мир упакован в ее непроницаемую и мягкую вату. Холодную, сырую вату.

По площади Кристины протарахтел и умчался в сторону Вермезё одинокий грузовик. Минута — и гул мотора слышался уже, как отдаленное шмелиное жужжание. А потом и его поглотила тишина. И вот тогда-то сквозь окутавшую мир вату глухо, но вполне отчетливо громыхнуло что-то — и даль отозвалась долгим ворчанием. И еще раз громыхнуло, и еще раз заворчало эхо.

Клара, придерживая на груди халат, стояла рядом с мужем и, дрожа от холода, спрашивала:

— Что это?

— Канонада, — просто ответил Казар. — Как видно, фронт уже совсем близко.

Несколько секунд Клара стояла, будто оцепенев, и вдруг взорвалась:

— Совсем близко? И ты говоришь мне это с таким спокойствием? Так сказать, информируешь?!

Казар закрыл окно, включил лампочку над кроватью.

— Не надо волноваться, дорогая. Мы ведь знали, что рано или поздно это случится.

— Знали?! Во-первых… Да если ты был настолько уверен в этом, что же ты сделал для безопасности своей семьи, скажи? Вон Кёрёши: он в отдельном вагоне отправил на запад и семью, и все вещи! Сейчас они все уже где-нибудь в Шопроне, или в Вене, или почем я знаю где!.. — Клара истерически зарыдала. — А ты… стоишь, как кретин! «Как видно, фронт узе совсем блисько», — шепелявя, передразнила она его. — Тряпка ты, а не мужчина!

Она сбросила с себя халат, упала на постель и, рыдая, зарылась с головой в подушки. Казар лег рядом, обнял ее, пытаясь успокоить, но Клара резко оттолкнула его руку.

— Ну разве мы не говорили с тобой об этом прежде? — шепотом спрашивал ее муж. — Мол, скорей бы уж все это кончилось! Помнишь, ведь ты и сама так говорила?

— Да, кончилось! — всхлипывала Клара. — Говорила. Конечно, говорила. Кончилось! Когда началась война и я вышла за тебя замуж, я ведь была еще совсем дитя. Ну скажи, кто я тогда была? Ребенок! Двадцать три года!.. Да я еще и пожить как следует не успела. Нигде не была, никуда не ездила. А теперь? Не сегодня-завтра мне уже тридцать. Так вот и пройдет вся моя молодость рядом с тобой! Бесконечные воздушные тревоги, светомаскировки — и война, война! Жизни, подобающей моему общественному положению, нет и в помине. Муж является домой только в полночь… Кончилось! Разумеется, я ненавижу их! — низким, хрипловатым голосом шептала она. — Ненавижу все их скотское стадо — ты это хорошо знаешь. Поскорее бы покончить со всем этим. Но как? — выкрикнула она вдруг. — Какой ценой? Или ты хочешь, чтобы фронт прошел через нас?! Еще и этому испытанию хочешь подвергнуть свою жену? Думаешь, то, другое стадо лучше? — Клара вся содрогнулась от отвращения. — Слышал ведь, что о них люди рассказывают? — Она поднялась в нервном возбуждении. — Нет, я не для того рождена, чтобы стать подстилкой грязной солдатни! Я не желаю, чтобы моего тела касался всякий чумазый мужик! И почему я, дура, не уехала летом… когда меня звала с собой Бэлла? А я, видишь ли, с тобой хотела остаться!

Казар снова и снова пытался утешить, успокоить жену. Обнял ее, но Клара больно ударила его по руке своими тонкими костлявыми пальцами и, упав ничком на кровать, вся затряслась в рыданиях.

Так ничком, уткнувшись лицом в подушки, она и заснула вскоре. Рыдания почти без перехода сменились мерным, спокойным сопением.