Свидетельство

Янчи Киш не очень понимал, в чем тут загвоздка. Яноша Киша не интересовали женщины. Был он еще не стар — лет сорока, не больше. А смотрел он на это так: есть кого приласкать — хорошо, нет — тоже ладно. Но если у его дружка, у Шани, сердечное горе, — значит, и ему, Янчи, есть отчего печалиться. Если Шани вздыхает, будет вздыхать и Янчи. Так даже лучше — с двух сторон вздыхать, свечка не погаснет. А то спичек у них маловато, беречь нужно.

— Даже вера…

— Ничего, черт побери, не поделаешь. Вон вода из крана и та уже не течет, а ты чего захотел — вино!

— Достать-то можно бы…

— Где?

— У Цехмайстера есть еще! Прошлый раз, когда мы у них работали, видел я сам на заднем складе. И ром есть, и вино бутылочное.

— Как же, так тебе Цехмайстер и даст — держи карман шире! Я-то думал: ты из-за плоскостопия не попал в армию. А у тебя, оказывается, плоскоумие.

Огромная, словно мохом по осени, заросшая волосней голова Киша покачалась на шее из стороны в сторону.

— Оно-то, конечно, можно… И без Цехмайстера можно открыть…

— Кража со взломом, во время осадного положения? Вот болван-то! Да тебя к Новому году уже и повесить успеют. Как новогоднего поросенка — за шейку! Отличный поросенок из тебя получился бы. Каждый прохожий на счастье мог бы отщипнуть себе кусочек… Взломать! Это тебе тоже твоя святая католическая вера предписывает?

— Все равно, не мы, так нилашисты разворуют. Что ж, им, выходит, оставлять? Или бомба все в пух и в прах разнесет. Не пропадать же такому добру? Или тебе все равно?

Шани долго молчал, потом сказал:

— Еще на улицу Аттилы сходить нужно. Юхас кое-что просил там одному малому передать.

— Завтра с утра и сходим. Кстати, и туда занесем бутылочку. И Юхасу тоже… Он того заслуживает.

— Да перестань ты, дурила! Там же замки!

— Замки? А ты знаешь, какие там замки? Ерунда. Мне их снять — раз плюнуть. Ковырну чуток — и нету замка этого. И никакой это не взлом! Все равно все прахом пойдет!

Нилашистские национал-гвардейцы, встречавшие Новый год в подвале Радецких казарм, вдруг решили, что настал час подвергнуть наконец серьезному испытанию верность и стойкость брата Понграца.

Брат Понграц весьма странным образом стал венгерским эсэсовцем, членом нилашистской вооруженной Национальной гвардии. Несмотря на двухметровый рост, отличную мускулатуру и черные усики, парню не было еще и восемнадцати. В семнадцать лет он, с разрешения министра культов, сдал экзамены на аттестат зрелости в печской коммерческой гимназии. При этом на письменном экзамене он поразил учителей исключительно оригинальным рефератом по финансовому делу. В гимназии решили отличную работу немедленно отослать министру финансов, его превосходительству г-ну Беле Имреди, и просить его обратить свое высокое внимание на необыкновенно одаренного юношу. Работа ушла заказной бандеролью, и ответ не заставил себя ждать. Его превосходительство выразил готовность лично принять г-на Миклоша Понграца и просил его явиться на аудиенцию как можно скорее.

Можно смело сказать, что волнение охватило не только родителей юного Понграца и педагогов, но и весь город. Невероятно! Министр приглашает на личную аудиенцию только что окончившего курс школяра!

Совершенно незнакомые Понграцу дяденьки останавливали его на улице и, хлопая по плечу, уверяли:

— Ну, братец, ты уже выковал свое счастье! Возможно, мальчик, что теперь тебя назначат на какой-нибудь очень-очень высокий пост. Будешь референтом в министерстве! А там, глядишь, в Национальный банк устроишься.

Завистники судили по-своему:

— Ну, от военной-то службы ты, конечно, улизнул!

Все семейство Понграцев три дня кряду штопало, стирало, гладило, собирало в дорогу Миклоша. На вокзал проводить его явилось полкласса и четверо преподавателей. Все шумели, кричали «ура!», посылали десятки добрых пожеланий. Совершенно незнакомая старушка, ехавшая лечить ревматизм в Харкань, при виде такого воодушевления растрогалась до слез. Впрочем, плакала она не зря: пока поезд с Миклошем Понграцем шел в Будапешт, министр Бела Имреди пал.

Разумеется, оттого, что новый министр сменяет старого, министерское приглашение не теряет силы. Необходимо лишь выяснить, носило это приглашение характер личный или служебный, иными словами, министр, приглашая молодого человека, действовал как министр или просто как Бела Имреди.

В секретариате министерства у гостя попросили две недели отсрочки. Для выяснения вопроса. Затем еще две и еще две. С большим трудом разыскали реферат Понграца, и тут вдруг оказалось, что его нужно хоть кому-то прочитать, дать заключение. Новая отсрочка. Все это время Понграц жил у своего дядюшки, на улице Кнежича. Встретили его у дядюшки прямо по-королевски. Даже открыли в его честь банку мясных консервов, раскупорили бутылку вина! Однако по мере того, как аудиенция отодвигалась, акции Понграца на дядюшкиной бирже стали заметно падать. Как-то вечером дядюшкина жена даже спросила Понграца: не поменять ли наволочку на его перине или на оставшуюся «пару деньков» сойдет и та, которой он пользуется вот уже седьмую неделю.