Свидетельство

— Что вы! — смеялся Соботка. — Ведь это же — столица, огромный европейский город. Не так-то просто стереть его в порошок. Сколько для этого понадобилось бы орудий, сколько взрывчатки! Вот подсчитайте… В Будапеште тысяч пятьдесят домов — верно?..

— Не в этом дело! — отмахивался Новак, инженер-советник. — Просто русские не посмеют такое сделать! Тут они не у себя дома. Это вам, господа, Европа. И русские понимают, какую ценность представляет этот миллионный город. За него им пришлось бы расплачиваться слишком дорогой ценой. Ну а немцы, естественно, стараются щадить столицу братской, союзнической страны. Отсюда их тактика: сперва заманили русских, — окружайте, мол, город! — а потом сами в контрнаступление, да еще одновременно с севера и с юга. А здесь в кольце — сами можете убедиться — какая начиночка, сколько тут снаряжения, сколько войск. Мы по целым дням лупили русских с Вермезё, а они только изредка огрызнутся каким-нибудь жалким снарядишком… Значит, дело ясное: центр сражения переместился на запад…

— Вот именно! — бросался в дискуссию Шерер. — Центр перенесли в горы. И русские вынуждены теперь повернуться лицом туда. — И, увидев вдруг на улице гестаповского офицера, Шерер бросился за ним, чтобы расспросить, выведать что-нибудь.

Подполковник, как видно, уже знал Шерера. Остановившись на миг, но не подавая ему руки, не козырнув, гестаповец лишь перебросился с Шерером несколькими словами и тут же скрылся в соседнем доме. Солдаты перемигнулись: опять к любовнице своей потопал! Они уже успели прослышать от других солдат, расположившихся на постой в том доме, про артистку-танцовщицу. Красавица, говорят, писаная, как на картинке!

Жильцы дома неохотно разговаривали с рядовыми. Правда, на ночь пускали их поспать где-нибудь в коридоре, на полу — все не на камне лестничной клетки. И хоть паркетный пол не мягче камня — а все же теплее. Но в разговоры с солдатами они не вступали, да и солдатам было это ни к чему. Видели солдаты, какие болваны эти штатские, — болтают о блокаде, о войне, а ничегошеньки-то в ней не понимают!.. А этот длинноносый тип так и вьется змеей перед гестаповцем-подполковником, будто чаевых от него ждет…

Вот почему, услышав сзади шаги, солдаты обычно умолкали. Они молча докуривали цигарки, швыряли прочь окурки и, в кармане отломив от плитки кофейного концентрата кусочек, клали в рот и молча жевали:

Но когда за их спиной звучало: «Разрешите пройти!» — они узнавали по голосу Магду и, радуясь ей, восклицали:

— А, это вы, маленькая барышня!

Солдатам нравилась хрупкая, миниатюрная женщина из первой квартиры на первом этаже, молодая, симпатичная, с милым взглядом и добрым сердцем: она всегда очень ласково пускала их ночевать в переднюю.

— Я же вам говорила: никакая я не барышня! Служу я здесь.

— А-а-а! — тянули солдаты, разглядывая ее плутовато, и весело хохотали.

А Магда шла в разрушенный дом напротив. Зябко запахнув на груди жиденькое свое пальтишко, она, спотыкаясь, бродила между руинами и собирала обломки перегородок, дверей, оконных рам. Набрав хорошую охапку топлива, она шла обратно, а старые солдаты ласково провожали ее глазами, жуя кофейный концентрат.

— Что это у вас? Вкусно? — спросила их как-то Магда.

— Пожалуйста, отведайте, — протянул ей на ладони сухой кофе один из солдат. — Ничего. Но только, прошу прощения, слюней не хватает.

И так вкусно было это сказано, что Магда невольно рассмеялась, хотя на душе у нее было далеко не весело.

— Что же это?

— Консервы из кофе.

Магда задумалась на миг, предложила:

— Давайте-ка я вам сварю его. Все лучше горяченьким выпить, чем всухомятку его грызть. И так весь день торчите на холоде!

— А вот за это — спасибочко! Ежели только не в тягость вам…

Изо дня в день уклад одиннадцати квартирантов Ласло все больше приноравливался к новым, необычным условиям существования. Снаряд, разрушивший дом напротив, выбил стекла во всех выходивших на улицу окнах. В квартире не осталось ни одного целого окна. Чтобы хоть как-то заткнуть зияющие проемы в большой комнате, со всей квартиры собрали все, что подходило для этой цели: ковры, лишние одеяла. Спать отныне приходилось всем в одной комнате.