Свихнувшийся герой

Те злосчастные полчаса нам показались вечность. В нас стреляли со всех сторон, палили нещадно и уложили наповал радиста Леху Шмакова. Меня ранили в грудь, и я на минуту потерял сознание. Очнулся от близких громких разрывов гранат, но чьи это были гранаты, я не знал. Меня бинтовал Коля Бухарев, а Витюха с Костей отстреливались. Я сейчас не помню, сколько раз я терял сознание, помню только, что в какой-то миг Колян начал трясти меня и орать в ухо, что прилетели «вертушки» и сейчас начнут бомбить. Потом я увидел огненный смерч, услышал чудовищный грохот, меня подбросило в воздух, ударило о камни, и больше я ничего не помню. — Хромов замолчал и тяжело вздохнул.

Потрясенные услышанным Семенов, Скоков и Егорова сидели и смотрели на Зорга.

— В горле пересохло, воды можно? — попросил он.

Петрович посмотрел на Лену, и та встала и вышла из комнаты. Через минуту вернулась с пластиковой бутылкой «Бон аква», открутила пробку, поднесла горлышко к губам Хромова, и он сделал несколько глотков. Сам он взять бутылку не мог, так как руки у него были скованы наручниками за спиной.

— Спасибо, — кивнул он и продолжил свой рассказ: — Сколько времени я пробыл без сознания, не знаю, но очнулся в небольшом, три на три метра, цокольном этаже деревенского дома, лежа на узкой скрипучей проволочной койке. Это не было больничной палатой, но в ней противно пахло лекарствами и перевязочными материалами, а еще сыростью. Я осмотрел серые, покрытые побелкой и кое-где плесенью стены и потолок, небольшое окошко под потолком, старый шкафчик в углу, табуретку с лекарствами и понял, что я в плену. Я не был связан, лежал на койке по пояс голый, и все мое тело было в серых окровавленных бинтах. Удивительно, но я не чувствовал боли, видимо, мне вкололи какой-то наркотик, морфин, что ли. Настроение у меня было хорошее, самочувствие прекрасное, но это были обманчивые, искаженные лекарствами ощущения. Когда же я попытался поднять руку, пошевелить пальцами, то не смог этого сделать. Они не болели, просто я не мог ими двигать. Я тогда очень испугался, не парализовало ли меня, но вскоре я освоился с новыми ощущениями и смог передвинуть пальцы правой руки. Просто я был очень ослаб, и каждое движение давалось с большим трудом.

Не буду долго рассказывать про свое многомесячное пребывание в том подвале, это мое страшное прошлое, а лишь скажу, что меня, тяжело раненного, взяли в плен и выходили, для того чтобы обменять на того самого Хазара, захваченного нашими спецназовцами. Как мне вкратце рассказал хозяин дома — старый чеченец, тот, что меня вылечил, что прилетели наши «вертушки», набросали бомб, ракет, сравняли деревню с землей, высадили десант и захватили в плен всех молодых мужчин. Среди них оказался и его сын — Хазар. Меня дед выкупил у боевиков и выходил для того, чтобы обменять на сына. Он верил, что обмен состоится, что наше командование пойдет на сделку и освободит авторитетного полевого командира. Я же точно знал, что никакого обмена не будет, наши вояки лучше дадут мне издохнуть, чем обменяют на кого-то.

В те долгие бессонные ночи я понял, что мы пушечное мясо для войны. Нас посылают на смерть, прикрываясь высокими фразами о патриотизме, долге и служению Родине, и мы безропотно на нее идем. А на самом деле мы всего лишь жертвы бездарных политиков, неспособных решить конфликт мирными переговорами. Поэтому люди и воюют. Заметьте, вся история человечества, начиная с каменного века, одни войны. Ни одного дня мир не прожил без войны. Постоянно протекают локальные конфликты, сменяющиеся войнами более и менее крупного масштаба. Постоянно висит угроза глобальной мировой войны, причем в нашей с вами современности с применением ядерного и термоядерного оружия. В общем, агрессия и воинственность в генах человека и человечества в целом, и мир постоянно воюет. Я не говорю об уличной преступности и бытовых конфликтах, они повсеместно, в каждом доме, на каждом дворе. — Зорг замолчал, кашлянул, собрался с мыслями и продолжил:

— Я отвлекся, извините. Я лежал в том подвале и думал, как быть дальше. Менять меня никто не будет, и когда хозяин это поймет, то убьет меня, а мне этого очень не хотелось. Хоть я и был тяжело ранен, но руки и ноги у меня были на месте, внутренние органы нормально функционировали, я хорошо соображал и додумался до того, что надо скопить силы и попытаться бежать. А до того времени притворяться слабым и плохеньким. Я стал по ночам вставать с койки и тренироваться. Приседал сначала десять раз, а потом постепенно, с мучениями довел результат до трехсот. Мне предстоял длинный пеший путь домой, и ноги мне нужны были ох какие сильные и выносливые. Также я подтягивался на ржавой скобе и отжимался от пола до отказа. Сначала отказ наступал после трех-пяти раз, а через месяц довел отжимания до ста раз. Днем я лежал и либо дремал, либо глазел в небольшое окошечко. В него был виден склон горы, снежная шапка, плывущие по голубому небу белые облака и яркое горное солнце.