Свинг

Ань! Не сердись. Просто сегодня опять был безобразный разговор, отвратительная сцена. Ты ведь, конечно, не успела забыть Серафиму Павловну, женщину сорока восьми лет, низкорослую и рябую. Извини. Я стараюсь не замечать, а тем более не отмечать физические недостатки людей, но ее я ненавижу! Так вот, Серафима сегодня с материнским кучером опять что-то приволокли. В первом часу, когда мы с отцом уже в школу собирались, ввалился Акимыч с большущим мешком, за ним Серафима с мешком поменьше. Отец спрашивает, что все это значит, а Серафима с обычной своей усмешечкой: «Кушанье, Петр Дмитриевич, кушанье…»

Они тут же смылись, тетка развязала мешки. В одном килограммов десять мяса, в другом крупа какая-то. Отец велел тетке до мешков не дотрагиваться. А вечером они с матерью кричали друг на друга: он — что, пользуясь своим служебным положением, она обворовывает людей, она — что дети с голоду бы подохли на его зарплату…

Я как-то спросил у тетки, действительно ли мать ворует. Она сказала, что, конечно, нет. Но за деньги берет там, где другие взять не могут. Это и возмущает отца. В магазине у нас, конечно, нет ничего, но ведь есть же рынок. Тетка говорит, что, может быть, мать сама и не стала бы этого делать — посовестилась, но Серафима от ее имени, имени зампредседателя горисполкома, шурует везде.

Не понимаю, что связывает их с матерью. Серафима ведь из богатой купеческой семьи. И если материнский отец — акцизный чиновник — ничего, кроме долгов и дома нашего, не оставил, то у Серафимы, мать сама рассказывала, и после революции ценности были.

Серафима, конечно, баба умная. На правах секретаря горисполкома умеет уберечь мать от лишних неприятностей, но ведь она всех ненавидит, в том числе и мать.

Только отца нашего и любит. Когда мать с отцом поженились и уже Юрка родился, Серафима пробовала отбить отца. А когда ничего не получилось, начала мать обхаживать, против отца восстанавливать, хотя любит его, по-моему, до сих пор: несколько раз ловил ее взгляды, не предназначенные другим…

Господи! Черт их разберет. Надоело все это. Завидую Юрке с Лелей. Встретились в госпитале — Леля ведь на фронте медсестрой была. Полюбили. Поженились. Теперь учатся, будут врачами. Какая-то ясность, светлость во всем. Посмотришь на них — счастливые!

Я так, Анюта, хочу покоя, доверия, теплоты. Наверно, это и есть любовь?

Ань! Петр Дмитриевич остался недоволен темой твоей курсовой работы. Считает, что уже сейчас должна была заняться Пушкиным. С твоими сочинениями носится до сих пор.

Был на ноябрьском вечере в вашей женской школе. В нашей, мужской, вообще ничего не было. Прошелся немного в вальсе с Валентиной, и вдруг подкатывает Маринка Кошелева: «Смотри, Сереженька, какой ты веселый, а Анечка, наверно, там грустит». Так это, с ехидцей…

Ну, во-первых, Валентина мой и твой друг и никогда никем другим не будет. Сколько помню себя, столько помню Вальку. Ты ведь знаешь, родители у нее железнодорожники. Это теперь отец — начальник вокзала, а мать кассир. А раньше отец ездил машинистом, мать — проводником. Вальку и Витьку на старую глухую бабку оставляли. И если бы не наша тетка, не знаю, были бы они живы. Однажды дом чуть не сожгли. Тетка увидела.

Валька умная девочка и хорошенькой становится, но мне она — только друг. А грусть свою не хочу никому показывать. Противно. Считаю, все самое дорогое должно быть глубоко запрятано.

Сижу на литературе. Он, литератор, что-то объясняет, а мне так хочется с тобой поговорить. Тяжело на душе… Ну, где ты сейчас? Наверно, в университете. А может, тоже думаешь обо мне и ниточки наших мыслей перекрещиваются в этом огромном пространстве…

Письмо это получишь к своему совершеннолетию. Незадолго до твоего отъезда, помнишь, сидели в сквере? Я спросил тогда, как распорядишься собой, когда стукнет тебе восемнадцать. Ты ничего не ответила. А я не могу забыть лето сорок седьмого. Колхоз. Себя в малярии и тебя, собирающую все, какие есть, тряпки, чтобы укрыть меня, а потом укрывающую собой…

Декабрь 1949-го. Приозерск

Сегодня окончательно пересмотрел свою жизнь и понял: главная моя радость — любовь. Поэтому мы обязательно будем вместе. Ведь ты сама подумай: лучше, чем мы есть, ни один из нас не найдет.