Свинпет

Карюху такое объяснение напрягло, резким движением руки она вернула зеркало:

— Ничего не понимаю!

Сашка неспешно изогнулась, сунула зеркало в тумбочку, хлопнула дверцей и ошарашила:

— Потому что ты — сумасшедшая, — откинулась на спину, разбросала ноги. — Что может понять сумасшедшая? Я тоже поначалу, как дура набитая, пыталась головой разрушить стену. Только шишек набила. Лезла в воду, не зная броду. — И без всякого перехода посоветовала: — Ложись, нечего без толку торчать на ногах и таращиться на меня. Еще насмотримся друг на друга.

— Я не собираюсь на тебя смотреть! — вспыхнула Карюха. — Меня скоро вытащат отсюда! Я не одна приехала в город. — Поинтересовалась: — Ты здесь давно?

— Почти два года, — сказала Сашка. — Я тоже была не одна, но теперь это не имеет значения. Тут многое из прежней жизни перестает иметь значение. Просто в какой-то момент в своем прошлом перестаешь нуждаться, оно здесь не пригождается, оно тут не нужно. Становится лишним, начинает мешать, даже приводит к гибели. Прошлое — причина всех наших несчастий тут. Скоро ты убедишься в этом. Покой наступает, когда отметаешь прошлое. За два года я испытала все.

Лицо Карюхи вытянулось и застыло. Два года, невероятно, невозможно представить. А Сашка добавила:

— Это немного, некоторые здесь дольше, а многих уже нет. Вот Анька тут три месяца, — кивнула она на пустую кровать рядом.

— И сколько здесь таких сумасшедших? — насторожилась Карюха.

— Сама сосчитаешь, — прозвучало неопределенно.

— А убежать никто не пытался? — голос Карюхи задрожал.

— Ну почему же, — раздалось безразлично, — только всех ловили и возвращали. Надевали ошейники и продавали в частные руки. Вместо собак. Желающих купить много.

— Это как? — опешила Карюха.

— В конуру, — уточнила Сашка. — На цепь.

Глаза Карюхи недоверчиво распахнулись, но тут она вспомнила слова Андрюхи Раппопета о человеке в конуре, и новое возмущение захлестнуло, начала рвать цепочку из стены, пока боль в запястье стала невыносимой. Отчаянно перевела дыхание:

— И люди терпят это?

— Люди становятся другими. — Сашка изогнула тело, достала из тумбочки зеркало и посмотрелась в него, будто хотела в своем отражении увидеть подтверждение собственным словам. — Ты тоже станешь другой.

— Ты уже другая? — насмешливо покривилась Карюха.

Сашка продолжала держать перед глазами зеркало, словно в нем искала правильный ответ:

— Конечно, — положила зеркало сверху на тумбочку.

— Но я не стану! — с вызовом возмутилась Карюха.

— А ведь ты уже на цепи, — напомнила Сашка.

Карюха зарычала с остервенением, люто засверкала глазами. Увидал бы ее в этот момент Володька Лугатик, интересно, назвал бы красавицей? Впрочем, может быть, наоборот вцепился б обеими руками в красоту дикой кошки, которая действительно в этот миг была способна не только выцарапать глаза, но вырвать врагу сердце. Постепенно она все-таки пришла в себя и глянула на Сашку с откровенным презрением:

— Ты, как я вижу, не пыталась убежать.

— Пыталась, — охладила ее Сашка, — после этого полгода мыкалась в ошейнике. Но женщин в конуру не сажают. Для женщин придуманы другие меры наказания. Ты узнаешь о них, если попытаешься убежать. Но лучше было бы этого не знать.

— А что происходит с теми, кто не убегает?

— Узнаешь, если не будешь убегать.

— Ответы исчерпывающие, — Карюха язвительно усмехнулась.

— Более чем. Многие и этого не знают. Здесь вообще живется лучше, когда меньше знаешь. Любопытство не всегда бывает полезным, здесь оно зачастую загоняет в смертельные ловушки. Они расставлены повсюду. Глядя на тебя, могу сказать, не миновать тебе многих ловушек. Горячая ты, слишком горячая, пышешь, как огонь, во все стороны, но здесь это плохо, это очень плохо, это может привести к непоправимому, если переступишь грань. А жаль, не стоит обжигаться там, где обжигались другие. Однако всякий думает собственной головой. А теперь лучше расскажи, как ты очутилась тут? — попросила Сашка.

Карюха потопталась возле кровати, еще подергала цепочку, злясь на ее прочность, с досадой улеглась и медленно рассказала все, что с ней приключилось.

— Ясно, ты украла яблоко, — резюмировала Сашка, когда Карюха закончила. — Кроме того, ты не такая, как все, перевернутая, ненормальная.

— Я не крала, мне его дали, даже навязали! — возразила Карюха.

— В этом городе многое происходит не так, как ты привыкла воспринимать в прошлой жизни. Когда здесь ты поедаешь предложенное тебе яблоко, никогда не думай, что за это тебя не отправят в сумасшедший дом, — объяснила собеседница. — Ты перевернутая, да еще воровка, тут это большое преступление. Впрочем, мы все прошли через подобное, прежде чем наступило прозрение.

Карюха подтянулась к спинке кровати, оперлась на нее затылком, повернула лицо к Сашке:

— Прозрение? Какое, к черту, прозрение? Идиотизм, да и только!

— По-твоему, все идиоты, а ты одна нормальная. Так не бывает, — не поддержала Сашка.

— Нормальный человек не станет ходить и ездить по улицам задом, строить дома вниз крышами, нести словесную околесицу! — бескомпромиссно отвергла Карюха.