Свинцовая строчка

Буфетчик обернулся в мгновение ока, вернувшись с большим серебряным подносом, на котором стояла большая запотевшая бутылка минеральной воды и большая серебряная салатница со льдом. Незнакомец жестом показал на наш стол, и индус, бормоча что-то вежливое, поставил поднос.

– Гоу эввей, – уже совсем тихо, но по-прежнему хрипло произнес незнакомец. Буфетчик, не переставая кланяться, спиною вперед зашаркал в темноту холла.

Теперь уже мы все трое, сидевшие за столом, удивленно воззрились на благодетеля.

– Меня зовут Джонни. А вы – русские?

– Да, – за всех ответил я, поднимаясь. Незнакомец оказался неожиданно маленьким.

На нем была белая широкополая шляпа, черная шелковая рубашка с закатанными до локтей рукавами, белые удлиненные шорты и светло-кофейные лаковые босоножки с узкими носами. В общем, одет он был дорого и стильно. За худощавостью его ощущалось натренированное сильное тело.

– Джонни! Я – из Америки, – произнес незнакомец и протянул руку.

Я представился и пожал ему руку.

– Не удивляйся, что я хорошо говорю по-русски: я несколько лет работал в России. Я был разведчиком, был на нелегальном положении до провала. А теперь, как и вы, – просто турист. Я правильно все говорю по-русски или что-то не так?

– Правильно, только…

– Значит – что-то неправильно! А как по-русски точно выразить «гоу эввей»?

– Пошел вон! – на миг задумавшись, ответил я.

– Замечательно! Конечно – «пошел вон!». Спасибо. Я побегу догонять своих друзей, извините, что обеспокоил вас своим вниманием.

Джонни ослепительно улыбнулся и, развернувшись на каблуках, пошел на выход. Не было слышно только звона шпор.

Я ничего не могу интересного рассказать об Америке или американцах, потому что никогда не был там. Все мои представления о них чисто интуитивно собирательные и, скорее всего, поверхностны. Вся моя Америка – это четыре встречи с Джонни.

Второй раз он попался на нашем пути, когда мы с директором Облпотребсоюза и героем обороны Сталинграда, членом КПСС с 1943 года Николаем Ивановичем Шилковым стояли в ботаническом саду города Хайдарабад под большой кокосовой пальмой и старались определить – зрелые орехи или нет. Неожиданно к нам подошел третий, это был Джонни. Он подошел к нам, как к старым знакомым: улыбаясь и протягивая руку. В другой он держал свернутые в трубочку листья бетеля. Он старательно, не торопясь откусывал от зеленой трубочки и, пожевав, смачно сплевывал густую струю в сторону.

Я знал, как готовится это местное экзотическое снадобье, своего рода легкий наркотик. Обычно черный полуголый индус, сидя на корточках, набирает своими грязными щепотями из маленьких жестяных коробочек протертые в порошок местные травы, а потом, поплевав на ладонь, растирает все это на своей жилистой ляжке, превращая порошок в тонкую колбаску. Эту колбаску он завертывает в листья бетеля, заклеивая полученную трубочку своей липкой слюной. Вот эту трубочку и жевал сейчас Джонни.

– Джонни, как вы можете это? Это же опасно! – спросил я.

– Ну, что вы! Чепуха! Я использую лучший антисептик в мире. Его разрабатывали по заказу ЦРУ, а я верю американским лекарствам. В тропиках я регулярно его потребляю и жру все, что попало, а в Париже я регулярно вкалываю себе в ляжку пенициллин. Пять миллионов единиц – и не страшны ни сифилис, ни триппер. Опасно?! Это что же: быть в Париже и не попользовать парижанок? Дудки! Я правильно использовал это слово?

– Правильно, – успокоил я Джонни. Джонни очень хорошо использовал русский язык, чувствовался легкий акцент, но было и легкое недоверие к его американскости.

– А вы, как и все русские, опять задумываете что-то противозаконное?

– Да нет, – ответил я, – мы просто думаем: созрели эти орехи или нет?

– Не надо думать! – и тут я услышал уже знакомый хулиганский свист, на который мгновенно, как из-под земли, появились несколько худеньких маленьких и испуганных подростков-индусов.

– Так надо же лестницу, – недоуменно пролепетал Николай.

– Не надо, – сказал Джонни. И уже обращаясь ко мне: – Скажи им!

– Я вонт зис нат, – произнес я, стесняясь своего английского и показывая пальцем на вершинку пальмы. Джонни к тому времени уже вертел в пальцах долларовую бумажку.

Мгновенно мальчик-индус, как-то необычно обхватив ствол и перебирая голыми ступнями перед собой, полез на пальму. При этом он умудрился прихватить еще и длинную палку, засунув ее под набедренную повязку.

Через три минуты я держал в руках огромный орех, не зная, что с ним делать дальше.