Свинцовый дирижабль «Иерихон 86-89»

Новая жизнь, словно метлой, вымела из моего сознания совсем недавнее прошлое. Не сговариваясь с Наташей, мы перестали упоминать редакцию, хотя она ежедневно ходила туда. Меня невероятно увлекла новая работа, простота отношений с новыми сотрудниками, осмысленность этих отношений и особенно быстрый и хороший заработок. Было смешно вспоминать, как я ходил в редакционную бухгалтерию, если при подсчете гонораров кто-то пропустил две мои заметки, и как после долгих сверок и поисков мне добавляли к зарплате восемь рублей. Сейчас у меня появились деньги, более того, у меня начали оставаться лишние деньги, и это родило мысль, которая еще недавно показалась бы мне пустой фантазией: я мог купить дом. Свой дом. Приобретение квартиры требовало многолетнего стояния в очереди, само попадание в эту очередь было проблематичным. Целесообразней было купить дом, как давно уже купили себе дома Лариса с Вадиком, Толик, другие ребята из кооператива. Раньше я думал, что в частных домах, расположенных за границей того района, который считался центром (с одной стороны – порт, с другой – ж/д вокзал), жил простой полусельский-полузаводской люд, прибавляя к заработкам доход, который им приносило подсобное хозяйство: продажа цыплят, кроликов, овощей и фруктов. То, что этот люд не очень простой, стало понятно, когда вокруг некоторых участков появились высокие заборы из новых, плотно пригнанных досок, из-за которых выглядывал пластик парников. Потом над заборами стали подниматься каменные дома, возле которых стояла своя машина, а иногда две. Сейчас я видел, что масса людей, имевших средства, приобретали частные дома, не убивая жизнь в очередях на государственную квартиру и не испытывая никакой неловкости за свой «сельский» образ жизни. Как правило, их дома были больше квартир в новостройках. Своя машина избавляла от зависимости от общественного транспорта. Более того, ты передвигался быстрее и с большими удобствами. Нужны были только деньги. Я открыл счет в банке, где скоро у меня появилась первая тысяча рубелей. Первая в жизни. Потом вторая. Я не ожидал этого, но эти деньги меня просто окрылили. Я научился давать «сверху». На концерте «Аллегро» в переполненном зале филармонии мы сидели в первом ряду. Я купил эти билеты смеха ради, хотя в зале, где было много знакомых, чувствовал себя неловко. Я все еще помнил, что мой старый статус не позволял мне такой близости к сцене. Это были места начальников и блатных. Наташа тоже сидела на красном плюше как на иголках, и еще до того, как подняли занавес, я дал ей честное слово, что это было в первый и последний раз. Мы сошлись на том, что впредь будем сидеть в пятом ряду. Преодолев неверо ятную неловкость или скорей непривычку, я купил Наташе итальянские туфли, первые в ее жизни такие дорогие. В них она неожиданно стала высокой, стройной и очень сексуальной, хотя и очень смущенной, что не помешало мне повалить ее в постель и изнасиловать после первой же примерки. Мы хохотали от охватившего нас счастья.

– Митя, мы что, богатые?

– Немножко.

– Ты стал только немножко богатым, но невероятно изменился, ты знаешь это?

– Да? А в чем это выражается?

– Раньше ты искал во мне поддержку. А сейчас мне иногда кажется, что со своими новыми доходами ты можешь найти кого угодно.

– Никакого позыва, – ответил я.

– Даже не вздумай никого искать. Ты – мой. Ведь я тебя полюбила бедным. И значит, по-честному. А другие будут любить только за деньги.

Однажды я встретил на улице Кощея, который с нескрываемой радостью бросился мне навстречу:

– Митя, дорогой, где вы пропали? Новая работа, новая любовь, нет?

– Все новое, – сказал я.

– Слушайте, зайдите в субботу вечерком. Посидим, как в старину. Послушаем музыку. Выпьем. Берите свою девушку. Я уверен, что какая-нибудь красотка. Я вас знаю.

Наташа с удовольствием согласилась, и мы, купив бутылку шампан ского и торт, пошли к нему. Я взял с собой новый альбом Стинга, который только что купил у приятеля Толика. Приятель был моряком. Для него этот диск был большой ценностью. И денежной, и культурной. Это был последний, только что вышедший Стинг – Nothing but the Sun. Обладание им делало моряка специальным человеком. Представителем высшей касты. Брахманом. «Сто дашь?» – с вызовом спросил он, ожидая, что я отступлюсь, а он тогда сможет сохранить свою кастовую принадлежность. Ровно до тех пор, пока эти диски не повезут иностранные студенты и другие моряки. Через минуту он остался с одной сторублевой бумажкой в руках, а я ушел домой с его альбомом, чистым, холера меня забери, брахманом.

Спустившись в подвал Кощея с Наташей, я увидел его жилье ее глазами – не очень чистое помещение с запахом сырости, засаленные кресла, валяющаяся на полу окостеневшая, тронутая желтизной газета, вскрытая аппаратура. Время и разлука позволяли увидеть давно оставленные места такими, какими они в действительности были. Такой же неприглядной в свое время я увидел квартиру, где вырос.