Пока Даниил рассказывает о своих планах на Москву, я отодвигаю жалюзи и выглядываю в окно. Что и говорить, я жуткий. От увиденного у меня сводит зубы. Рука Али переплетена с рукой Джека, они разговаривают как старые друзья, направляясь в салон яхты. В самый последний момент Аля поднимает глаза, ловит мой взгляд и ухмыляется.
Горячее раздражение вспыхивает у меня под воротником. Эта женщина точно знает, что делает.
Неужели она поняла, что последний час я наблюдал за ней, как влюбленный школьник?
Поправка. Последние семь лет.
Что-то подсказывает мне, что если бы она знала о глубине моей одержимости, я бы до сих пор не обладал обоими яичками.
* * *
Я не покидаю офис на весь день, пытаясь — и безуспешно — наверстать упущенное. Мне нужно проследить, что происходит с нашими швейцарскими счетами теперь, когда Герхарт не у дел, получить свежие новости от Матиса, а также разузнать о боссе триады, с которым мы надеемся работать в Шанхае, но пока мне удается лишь вышагивать по нелепому офису в морской тематике и смотреть в окно на Алёну… или Джека, если на то пошло. Что-то в нем меня не устраивает. Конечно, может быть, мне не нравится, как он смотрит на нее, как будто она — ледяной напиток, а он — пересохший.
Я смотрю в окно на заходящее вдалеке солнце. Оно отбрасывает на небо нежно-розовый отблеск — напоминание о том, что близится время ужина. Как помолвленная пара, мы должны будем ужинать вместе. Может быть, они ничего не подумают о том, что богатый американский бизнесмен проводит свой отпуск, работая — французы и так считают нас язычниками, — но никто не купится на наше прикрытие, если не увидит, что мы проводим время вместе.
Сняв трубку домашнего телефона, я набираю номер Женевьевы. Она быстро отвечает.
— Месье Уокер, чем я могу вам помочь?
— Сегодня вечером мы будем ужинать на верхней палубе. Я бы хотел начать с охлажденного шампанского. Это любимое Але… Элисон.
— Конечно, месье. Все будет готово ровно к восьми. Есть что-нибудь еще?
— Никакой веганской еды. Я согласен на высокое кровяное давление, лишь бы не быть несчастным. — Женевьева издала легкий смешок и согласилась на новое меню.
Следующие слова срываются с моих губ без согласования с мозгом.
— Можете поставить свечи или что-нибудь еще, может быть, цветы. Чтобы было романтично.
Если бы она только знала.
— Пожалуйста, передайте Элисон, чтобы она сегодня нарядилась. — Возможно, это не самая лучшая моя идея, но что в копеечку, то и в копеечку.
Я кладу трубку и откидываюсь в кресле, размышляя, какого хрена я тут играю. У Али будет инсульт, когда она увидит, как много романтики будет сегодня вечером. Я мог бы свалить все на наше прикрытие, но мы оба знаем, что я бы солгал.
Я должен держать ее на расстоянии — относиться к ней так же, как к любому другому человеку, находящемуся под моей защитой, но вместо этого я здесь, заказываю прекрасное шампанское и свечи. В следующий раз я рассыплю лепестки роз по всей кровати.
На моем лице появляется улыбка. Я напрашиваюсь на неприятности, и у меня такое чувство, что именно это я и собираюсь сделать.
ГЛАВА 8
Лео
8 лет назад
Нет ничего более унылого, чем ритуалы и обычаи русских православных похорон. Сегодня мы стояли на передней скамье — мои братья по бокам от меня, а отец в конце ряда, — когда священник возглавлял молитву перед прихожанами. Его голос, читая отрывки из Библии, разносился по церкви, украшенной золотыми иконами и мягким светом свечей.
Но я почти ничего не замечал. Мое внимание было полностью сосредоточено на Алене, сидящей рядом со своей мамой Миной, обе они тихо всхлипывали, их плечи сотрясались от каждого надрывного вздоха. Ее горе — как пуля в моей груди. Джулиан сидел по другую сторону от матери, лицо его было бледным и торжественным, глаза были прикованы к гробу папы.
Как и Джулиан, мой отец сохранял стоическое спокойствие, стиснутая челюсть и серьезное выражение лица скрывали давящую на его душу скорбь по своему верному
В уединенном доме моей семьи в Ист-Хэмптоне собрались сотни людей, чтобы отдать дань уважения семье Никитиных и, как следствие, моей семье тоже. Я не видел Алю в толпе скорбящих, но полагаю, что она занята тем, что пожимает руки и принимает соболезнования.
Не прошло и недели, как отец вызвал нас с Джулианом в свой кабинет и сообщил нам трагическую новость. Кирилл погиб, защищая моего отца в перестрелке с конкурирующей мафией. Джулиан воспринял эту новость как вор, каким его воспитали. Его горе переросло в ярость. Не зная, что делать, я надрался с лучшим другом, а потом позволил ему выплеснуть свою боль на меня на боксерском ринге — его горе материализовалось в сильные удары.