Свирепая справедливость

«Восстановление этого священного для иудаизма места символизирует дух удивительного народа», – подумал Питер.

Хорошее начало для разговора... и он сообщил свою мысль женщине-шоферу.

Та ответила на иврите, явно отказываясь говорить по-английски. Питер попробовал французский – с тем же результатом.

Он решил, что женщине приказали держать язык за зубами.

Когда они огибали нижние склоны горы Олив, спустилась ночь; позади остались последние здания арабского района. Женщина прибавила скорость, дорога была почти пуста. Она полого спускалась в темную неглубокую долину. По обе стороны широкой щебеночной дороги теперь тянулась пустыня.

Небо было чистым, без облаков и дымки, звезды казались большими и ярко-белыми, последние остатки дня таяли позади, на западе.

То и дело мелькали указатели. Питера везли на восток, к Иордану и Иерихону; через двадцать пять миль он увидел в свете фар надпись на английском, арабском и иврите: они спускались в долину Мертвого моря.

Питер снова попытался вовлечь женщину в разговор, но та ответила что-то односложное. Питер решил, что ей нечего ему сказать. Машина взята напрокат. На дверце табличка с названием компании, адресом и тарифом. Женщина знает только пункт их назначения, а это он и сам скоро узнает.

Больше Питер не пытался заговаривать с ней, но оставался настороже и незаметно провел подготовку, как парашютист перед прыжком, по очереди напрягая мышцы, чтобы тело не оцепенело от долгой неподвижности и можно было мгновенно перейти к действиям.

Впереди в свете фар показался светофор на перекрестке; машина пошла медленнее, женщина включила левый сигнал поворота. Свет упал на дорожный знак, и Питер увидел, что они двинулись в сторону Иерихона, отворачивая от Мертвого моря и направляясь в долину Иордана к Галилее на севере.

Над горными вершинами за долиной медленно поднялись бычьи рога новой луны, стало видно окружающую пустыню.

Женщина опять сбавила скорость, на этот раз в самом Иерихоне, старейшем населенном пункте планеты: свыше шести тысяч лет люди живут здесь, и их отбросы подняли город на сотни футов над уровнем пустыни. Археологи уже раскопали обрушившиеся стены, которые пали при звуках боевых труб Иисуса Навина.

«Ну и штука, – в темноте улыбнулся про себя Питер. – Не хуже атомной бомбы».

Выехав из города, машина свернула. Теперь она шла по узкой вспомогательной дороге между многочисленными тесно расположенными сооружениями: сувенирными киосками, арабскими кафе, лавками торговцев древностями; поверхность была неровная, и машина шла медленно.

По-прежнему не очень быстро они поднялись на холмы, и на вершине женщина свернула на грязную тропу. Тончайшая пыль заполнила машину, и Питер чихнул.

Полмили спустя показался щит на подмостках, преграждавший поворот направо.

«Военная зона, – было написано на нем. – Проезд запрещен».

Женщине пришлось прижаться к самой скале, чтобы объехать этот щит; часовые их не остановили.

Неожиданно Питер увидел большой черный утес, встающий прямо перед ним в звездной ночи и закрывающий половину неба.

Что-то ожило в его памяти: высокий утес над Иерихоном, выходящий на долину Мертвого моря; конечно – он сразу вспомнил: сцена последнего искушения Христа. Как это у Матфея? Питер вспомнил точную цитату:

Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их...

«Неужели Калиф сознательно выбрал это место из-за этой мистической ассоциации? И это часть того псевдорелигиозного представления, которое сложилось у Калифа о себе самом?»

Ангелам своим заповедаю о Тебе, и на руках понесут Тебя...

«Может ли быть, что Калиф видит себя наследником абсолютной власти над всеми земными царствами, той власти, которую в древних хрониках называют „шестым ангельским чином“, „престолами“?»

Питер почувствовал, что его дух дрогнул перед столь грандиозным безумием, перед громадным и грозным видением, рядом с которым он показался себе ничтожным и слабым. Страх охватил его, как сеть гладиатора, подточил его решительность, лишил сил. Питер молча сражался с ним, стараясь высвободиться из сети, прежде чем она доставит его, беспомощного, во власть Калифа.

Женщина резко остановила машину, повернулась, включила свет в салоне и несколько мгновений молча смотрела на Питера. Показалось ли ему или действительно на ее старом некрасивом лице промелькнула жалость?

– Здесь, – негромко сказала она.

Питер достал из кармана пиджака бумажник.

– Нет, – она покачала головой. – Вы мне ничего не должны.

– Тода раба, – поблагодарил ее Питер на ломаном иврите и открыл дверцу.

Воздух пустыни был неподвижен и холоден, низкие колючие кустарники пахли шалфеем.

– Шалом, – сказала женщина в открытое окно и резко развернула машину. Свет фар упал на рощу финиковых пальм впереди, потом снова ушел в пустыню. Небольшая машина набрала скорость и двинулась по извилистой дороге обратно, туда, откуда они прибыли.