Свирепые калеки

Как выяснилось, полотно Матисса, столько лет провисевшее над каминной полкой в Маэстриной гостиной – картина, встарь оживлявшая некие подростковые фантазии Свиттерса и на краткий срок вроде бы предназначенная в один прекрасный день перейти к нему; этот туз в бабушкином тощем финансовом рукаве, эта вся из себя новаторская сентиментальная неразбериха масляных мазков, вдохновленная наготой тетушки Домино, – оказалась, одним словом или, если уж совсем точно, двумя словами, украденным имуществом.

И как только картину внесли в каталог аукциона, тут же объявился законный владелец.

В январе 1944 года, за пять месяцев до того, как союзные войска высадились в Нормандии, последнее влиятельное еврейское семейство, чудом выжившее на юге Франции, было наконец обнаружено и арестовано. Их укрытие на заброшенной мельнице было обставлено с комфортом и даже элегантно; и среди предметов, конфискованных нацистами, числились произведения искусства, что эстетствующие беженцы продолжали собирать даже во времена столь неспокойные. Пару недель спустя «Синяя ню», Матисс, 1943» была погружена на поезд, отбывший из Ниццы предположительно в Берлин. Более о ней ничего не слышали – ни семья, обреченная на тюрьму и пытки, ни стареющий, забывчивый Матисс. Ну, то есть вплоть до того момента, как картина всплыла на аукционе в Сотби, где привлекла внимание единственного уцелевшего члена этой гонимой семьи, каковой тотчас же заявил о своих правах.

Хорошая для Mаэстры новость сводилась к тому, что благодарный владелец вручил ей вознаграждение в двести тысяч долларов (ничтожная доля от стоимости картины) за то, что Маэстра «сохраняла» полотно все эти годы и уступила его добровольно, без юридических склок. Свиттерса же заинтересовало то, что оным владельцем оказался не кто иной, как покровитель Одубона По, обосновавшийся в Бейруте бизнесмен по имени Соль Глиссант.

– Мне это тоже куда как любопытно, – откликнулась Домино. – И не только из-за картины и ассоциаций с моей тетей, но еще потому, что Соль Глиссант – тот самый благодетель, который передал в дар Пахомианскому ордену оазис!

– Вы меня разыгрываете? Ну, довольно, право, довольно! Если мир сделается еще теснее, я того и гляди окажусь своим собственным соседом!

– Ох, мне начинает казаться, что эти… эти захватывающие совпадения, в том, что касается вас, и Красавицы-под-Маской, и картины, и всех нас, исполнены глубокого смысла. А что, если это знамения? Наглядные инструкции от Господа Всемогущего? Известия от вашей бабушки лишний раз укрепляют меня в мысли: то, что я собираюсь вам предложить, – это абсолютно правильное решение.

Вот теперь Домино прочно завладела его вниманием. Выключив компьютер, Свиттерс глянул на нее – и нашел ее еще более бодрой и жизнерадостной, чем обычно.

– Вчера вечером после ужина мы говорили о вас и сегодня утром тоже – все мы, включая Красавицу-под-Маской, – и решили попросить вас остаться с нами здесь, в… в монастыре. Если я еще вправе так его называть.

Свиттерс почувствовал, как что-то неуловимо скользкое выползло из нижних пределов его тела и заструилось вверх по позвоночнику, но назвать это «кундалини» он бы не решился. И прежде чем Домино изложила ему причины и доводы, послужившие основанием для этой удивительной просьбы, видение насчет того, как славно было бы приохотить к ходулям студенток-художниц из Сиэтла – изготовление ходулей, гонки на ходулях, ходули ради ходулей, – угасло и растаяло без следа.

Доводы, приводимые Домино, были подсказаны как практичностью, так и философией.

Свиттерс прекрасно знает языки. При нем имеется современный компьютер и спутниковый телефон. Каковыми он преловко пользуется. Отрезанная от всего мира – причем еще более, чем прежде, – сестринская община немало выиграет, установив электронные и телекоммуникационные связи с теми, на кого пытается повлиять, с теми, кому несет помощь и спасение, или с теми, кого возможно запросить о фондах. Благодаря опыту работы в ЦРУ Свиттерс, возможно, окажется неоценим в разрешении средневосточных политических конфликтов и в борьбе с бесконечным водоворотом ватиканских интриг. Он станет их экспертом по связям с общественностью, их офис-менеджером и начальником секьюрити по совместительству. Он станет шипом в их розе и кожей на их барабанах.