Свиток 5. У истоков империи

— Это тот здоровый, который аиотееков крушил, что-ли? И впрямь страшОн! Тоже, небось непростой человек?

— А то! Или ты думаешь, такой, как Великий Шаман Дебил, лопуха вроде тебя Вождем признает?

Наступило молчание… Я тоже затихарился серой мышкой, пытаясь не выдать своего пробуждения. Так-то тут народ бдительный и с понятием — обсуждать своего шамана в его присутствии точно не станет. А подкрасться к ним незаметно, чтобы подслушать разговоры о себе любимом, с моей грациозностью слонопотама хрен получится. Однако порванное тигром плечо или проколотый бок — слишком дорогая расплата за возможность потешить свое самолюбие.

А тут еще нос зачесался нестерпимо. И стоило только чуть двинуть рукой, издав едва слышный шорох, как мое пробуждение сразу было замечено.

— Эта, Шаман Дебил, может, тебе чего надо? Тут вон печенка свежая собачья. Нра’тху велел тебе отложить. А еще местные птиц каких-то держали, Кор’тек велел из них похлебку справить…

— Собачек-то зачем? — искренне возмутился я. — Будто больше еды никакой нету?

— Дык ведь, мы как пошли по амбарам да сараям ходить, они на нас бросаться начали. А местные все разбежались. Угомонить некому. Вот мы и… А мясо-то у них хорошее, не пропадать же.

— Тьфу на вас, чебуречники фиговы. Вот введу табу или вообще священным животным объявлю… А впрочем, хрен с вами. Тащи похлебку из птицы. Дровишек в огонь подкинь. И одеяло какое-нибудь принеси, а то знобит чегой-то…

…И да, этого вон отпусти поссать. Не убежит он никуда.

«Этот вон» при моих последних словах как-то резко вздрогнул и, ухватившись за амулеты, начал чего-то нашептывать себе под нос… Ага-ага, — это я силой мысли в твой мочевой пузырь проник, местечка поинтереснее не нашлось. Беги-ка лучше давай, звеня астральными сферами, до ветру, а то обделаешься еще у меня перед носом.

— Иди сюда. Садись, — приказал я ему по возвращении, припадая к чаше с жирным наваристым бульоном… Не то куриным, не то гусиным. — Ближе к огню садись. Не стесняйся.

Не то чтобы я особое гостеприимство пытался продемонстрировать, просто предпочитаю видеть того, с кем разговариваю. И особенно — кого допрашиваю.

Мужик, наверное, мой ровесник или чуть помоложе. Башка рыжая, рожа конопатая, но на дурака совсем не похож. Одет довольно стандартно — короткие штаны и тапки из вараньей кожи. Торс, как и следовало ожидать на такой жаре, голый. Еще характерная деталь гардероба — воинский пояс. Только вот пустой абсолютно — видать, наши уже успели ограбить. Однако интересно, кто ему оружие вручал — уж не аиотееки ли?

— Значит, гок’овые канаты вы плетете! — не спросил, а утвердительно сказал я.

— Э-э-э… мы, — виновато кивнул головой мужик.

— Хорошо плетете, — одобрил я. — Ваши канаты по всему побережью славны. Рассказывай, как с аиотееками в одной лодке оказался.

Уцскоц — так звали нашего пленника — жил себе не тужил в родном племени и даже пользовался немалым уважением, как специалист по гок’у.

На первый взгляд, вроде ничего сложного — отыскать заросли этого вырастающего выше головы тростника и срезать его как можно ниже. Потом сначала правильно подвялить на солнце и протеребить длинные стебли, чтобы избавить от листьев и всего лишнего. Потом долго вымачивать в обработанной пеплом воде и опять просушить, чтобы стебель можно было разделить на длинные прочные нити. И затем уж очистить эти нити от всего постороннего, вымочить в вырытых земле чанах с хитро составленной закваской, опять вынуть, промыть, высушить. И передать наконец готовую продукцию крутильщикам.

Однако при всей кажущейся простоте для всей этой работы требовался немалый опыт, чутье и дружба с правильными водяными и лесными духами, и Уцскоц очень гордился тем, что всеми этими знаниями он владеет. Недаром ведь столько много его родни на протяжении поколений становилось шаманами.

А потом, зимой, когда тростник был неподходящим для обработки, он с соплеменниками отвозил готовые канаты на побережье и там весьма выгодно выменивал их на бронзовые изделия, мягкие тонкие ткани или даже на лодки или ценные побрякушки, которые так любят женщины… Что и говорить, а приятно было сознавать, что в том числе благодаря и его трудам родное племя жило весьма зажиточно и богато… Уж куда богаче, чем многие соседи.

И вот, в один роковой день, пригнав пару лодок с товаром к знакомому месту торга, вместо привычного поселка побережников Уцскоц увидел пепелище, по которому ходили очень странные и, кажется, довольно злые люди.

Злые и странные люди взяли Уцскоца и его соплеменников за шкирку, вытряхнули сначала их из лодок, а потом из них самих все ценности и отправили трудиться. Кого на строительные работы, а кого и в свою армию.

Новая жизнь Уцкоцу сильно не понравилась. Кормили тут хреново, а расплачивались за труд ударами плетей, а то и копий, если язык плетки не сразу доходил до сознания вразумляемого.