Свиток 5. У истоков империи

И ведь надо понимать, что происходило это все на пиру, посвященному пьянке ветеранов Большой Битвы, да еще и в тот самый момент, когда народ ужрался как раз до стадии потери самоконтроля, однако присутствующие еще недостаточно в отключке, чтобы не отвечать за свой базар. Впрочем, насколько я помню, обычно где-то на этом этапе начинаются различные соревнования, начиная от армрестлинга и заканчивая откровенной поножовщиной (как было в прошлый раз с Анаксаем). Причем задирание и вызовы соперников были частью этой культурной программы. Вот только тон Лга’нхи для подобной процедуры выбрал слишком резкий.

…Хотя, вообще-то, это странно, обычно Лга’нхи на пирах не упивался. А ежели и перебирал с алкоголем, привычки бычиться не имел. Я еще мог бы понять, если бы у него возникло желание покрасоваться, победив, как Тогда, всех своих соперников, во всех предложенных ими дисциплинах. Хотя такое поведение скорее пристало молодому воину, чем Великому Вождю большого, по местным меркам, племени.

Но Вождя явно понесло, и добрым вызовом на веселую схватку, дабы помериться крутизной, здесь даже и не пахло. Неужто Лга’нхи вспомнил, как всего несколько лет назад, также по весне, в этом же самом зале поругался с Анаксаем и чем все это закончилось?

— Царь Царей Мокосай оставил меня тут, чтобы охранять Царство от набегов с севера, — так же набычившись, но еще стараясь сохранять хладнокровие и достоинство, ответил Фулкар.

— С севера у вас только те, кто бился с нами на поле боя, — резонно возразил Фулкару наш Вождь. — А Царь Царей Мокосай обещал мне, что приведет своих лучших воинов… Выходит, ты не лучший?

Я даже удивленно посмотрел на приятеля. Он не просто нарывался, он нарывался весьма откровенно и намеренно. Что это с ним?

— Я таков, какой я есть, — продолжал сохранять спокойствие Фулкар, однако глазки его внезапно испуганно забегали, словно бы он прикидывал, на кого из пирующих может рассчитывать в серьезной драке. Нет, трусом он, конечно, не был, но даже самые смелые десять раз подумали бы, прежде чем связываться с тем самым легендарным Вождем ирокезов, убившем на поединке самого Аноксая. Фулкар не мог не понимать, насколько мало у него шансов в драке с ним, и явно пытался сейчас найти возможность отступить с достоинством… Вот только Лга’нхи, видимо, не собирался ему этого повода давать.

— Видать, ты плохой воин Фулкар, коли Царь Царей и мой двоюродный брат Мокосай не стал брать тебя в битву… Но я вижу, что ты очень даже любишь поесть!

Ну, кажется, все понятно. Лга’нхи, после того как мы провели обряд «двоюродного братания», видать, счел своим долгом защитить родича. И делает это сейчас с присущим ему изяществом носорога и деликатностью падающего на голову рояля.

…Хотя, конечно, вынужден признать, в местных условиях намек на «любишь поесть» весьма изыскан. Тут ведь, помимо Фулкара, еще хватает приглашенных иратугцев, также не участвовавших в Битве. И скажи Лга’нхи что-то вроде «приперся на пирушку, где тебе не место», он бы обидел слишком многих. А тут— верх каменновековой дипломатии — тонкий намек, который поняли все, однако позволяющий сделать вид, что относится он исключительно к персоне Фулкара.

Однако, признаюсь, это не совсем то что мне сейчас нужно. Это ведь даже не то что «разрубить гордиев узел», это буквально «измочалить его дубиной», надо бы мне вмешаться и…

— Кажется ты тоже отдаешь дань мясу горного козла, усыпанного заморскими специями? — попытался Фулакар перевести все в шутку. И по всем правилам пиршественного этикета Лга’нхи сейчас должен был бы принять это, изобразив радостный смех. Иначе прослыл бы жутким невежей и дикарем.

Но кажется, Великий Вождь Ирокезов даже не пытался выиграть конкурс на Мистера Обходительность и Этикет. И репутация вежливого и изысканного джентльмена его явно не заботила. Скорее даже наоборот, он старательно поддерживал образ злобного и сурового дикаря. Так что вместо улыбки и натужного смеха Лга’нхи взревел что-то вроде «Я сам и убил этого козла» и «Как ты смеешь попрекать меня куском мяса? Трус!» После этого в зале внезапно наступила мертвенная тишина.

После таких слов либо должен был последовать вызов на поединок, либо репутация Фулкара окончательно падала в небытие. Урон авторитету того, кто снес бы такое оскорбление, был бы нанесен столь чудовищный, что даже надеяться на то, что за ним кто-то пойдет как за Вождем, он больше и мечтать не мог.

И Фулкар прекрасно понимал это. Я видел, как побелели его пальцы, впившиеся в толстые доски стола. Слышал, как скрипят его зубы. Видел, как в нем борется желание разорвать обидчика на куски, и… И прекрасно понимал, что он сейчас чувствует. Даже несмотря на то, что расстоянием между местом, где сидел Лга’нхи и Фулкаром было не меньше трех метров, мой брательник буквально нависал над ним. Огромный, как «старший брат», с такими же налитыми кровью и горящими от ярости глазами, шрамированной рожей, этим жутким ирокезом на голове, делающим его еще выше, в обшитой скальпами одежде, а главное, — с репутацией отмороженного и непобедимого истребителя героев.