Свобода

— Это все равно не означает, что у «нас» есть будущее, — сказала Блум, когда они возвращались.

Бергер лишь улыбнулся.

Уже у машины Мирина начала плакать. Бергер принялся рыться в сумке, которую ему передала Эльса и в которую он засунул бутылочку с грудным молоком. Он перелил молоко в рожок и протянул Блум. Но она к тому времени уже вовсю кормила малышку грудью.

Он чувствовал себя совершенно неопытным отцом.

Возможно, ему предоставится возможность стать лучшим папой.

— Куда мы теперь? — спросил он.

— Есть одно место, — ответила Блум, подняв на него глаза. — О нем не знает ни один живой человек, кроме меня. Это мое прибежище, последний форпост. Моя берлога.

Бергер сидел на корточках перед автомобилем и наблюдал за процессом кормления, происходящим на заднем сиденье.

— Твоя берлога? — переспросил он. — Ты там провела всю беременность?

— Я съездила в Брюссель, сняла видео в аэропорту. А потом вернулась домой. С фальшивыми документами. Жила в берлоге, пользовалась наличными.

— Понятно, — сказал Бергер. — Поехали. Где это?

— На улице Эульсгатан, в районе Сёдермальм. Улица, которую никто не знает.

67

Пока они ехали, солнце медленно садилось за горизонт. Мирина спала в детском кресле. Похоже, она была очень довольна жизнью.

— Расскажи о твоих сыновьях, — попросила Блум с заднего сиденья.

— Они живут в Энчёпинге. Я встречаюсь с ними примерно раз в две недели, на выходных. До сих пор не слишком удачно. Но как только у меня выдается время, я езжу туда смотреть, как они играют в футбол. Мне почему-то кажется, что они ощущают мое присутствие.

— Рано или поздно тебе надо будет попытаться сблизиться с ними по-настоящему, ты не находишь?

— Знаю, — кивнул Бергер. — Возможно, я скоро буду готов. Все-таки они — the still point of the turning world. Ну а пока стараюсь просто не упускать их из виду.

— У футбольного сезона есть логический конец…

— В хоккей они тоже играют, — сказал Бергер. — У меня в багажнике пустая хоккейная сумка.

Они въехали в Стокгольм. Прокатились по мосту Вестербрун. Гаснущее солнце ярко отражалось в озере Риддарфьерден, последняя вспышка перед закатом.

Последнее отражение лета.

Блум показывала дорогу. Они миновали Хорнстулль, проехали вниз по Варвсгатан. Завернули направо, на улицу Хеленеборгсгатан. Там, среди дворов, пряталась незаметная улочка под названием Эульсгатан, о которой никто никогда не слышал.

Они припарковались. Бергер взял спящую Мирину на руки и пошел вслед за Блум по короткой тупиковой улице. Они оказались у дома на самом берегу озера. Бергеру даже показалось, что он видит скамейку в парке на другой стороне водной глади, ту самую, где он совсем недавно сидел с Самиром.

Они вошли в простой, но красивый подъезд. Блум впустила его в свою берлогу.

Квартира оказалась довольно маленькой. Кухня, скорее кухонный уголок. Кресло, весьма удобное с виду. Шкаф, разделяющий комнату на две зоны. Широкая, но совершенно не убранная кровать. Рядом с креслом — колыбелька.

— Колыбель? — удивился Бергер.

— Они скоро снова войдут в моду, — ответила Блум. — Помяни мое слово.

Бергер подошел к окну, залюбовался озером. Блум вынула Мирину из слинга и привычными движениями переложила дочку в ее постель. Слегка качнула колыбель.

И подошла к нему.

Молли обняла его сзади. Бергер сделал вид, что удивлен. Он взял ее руки в свои, нежно сжал их.

Так они и стояли, пока последние солнечные блики не исчезли в темнеющей воде. Только тогда Бергер обернулся.

— Пойдем, — сказала Молли и потянула его за собой к неубранной пышной постели.

Он пошел за ней.

Жизненный пазл сложился.

Они легли на разных краях кровати. Протянули руки друг к другу.

Долгое ожидание подошло к концу.

Они приближались друг к другу. Медленно двигались к середине кровати.

Там оказался какой-то бугорок. Сэм попытался его разгладить. Молли ему помогала.

Но у них ничего не получалось. Бугорок был довольно крупным и не разглаживался.

Тогда Сэм скинул с кровати все одеяла и покрывала, чтобы подобраться ближе к Молли.

В кровати что-то лежало.

Первое, что они увидели, были ногти. Ногти ноги. Потом увидели саму ногу. Целую ступню.

А рядом фотографию девочки, разрисованную сердечками.

Совсем недавно этот снимок стоял на тумбочке у больничной койки Ди. На нем — ее дочка Люкке.

А ступня — это нога Ди.

Левая.

И вот теперь наступила осень.