Свобода

Патти вернулась в Уэстчестер, полная грусти и разочарования, и утешилась, посмотрев баскетбольный матч по телевизору (Джойс уехала в Олбани). На следующий день она вернулась в город и встретилась с Вероникой – младшей и самой несчастной сестрой. В ней всегда ощущалось нечто не от мира сего. Прежде “непохожесть” была связана с внешностью темноглазого, тоненького лесного эльфа, которой Вероника пыталась соответствовать разными губительными способами, включая анорексию, неразборчивые половые связи и пристрастие к алкоголю. Теперь Вероника по большей части утратила свою прелесть и пополнела, хотя назвать ее толстой было нельзя; при взгляде на сестру Патти вспомнила бывшую подругу Элизу, которую однажды, много лет спустя после колледжа, заметила в переполненном офисе отдела транспортных средств. Теперь инаковость Вероники гнездилась в душе – она отрицала обычную логику и с рассеянным удивлением взирала на внешний мир. Некогда она подавала большие надежды как художница и балерина – по крайней мере с точки зрения Джойс, влюблялась и встречалась с огромным количеством перспективных молодых людей, но с тех пор пережила несколько серьезных приступов депрессии, по сравнению с которой проблемы Патти были просто увеселительной прогулкой. По словам матери, Вероника сейчас работала помощником администратора в танцевальной школе. Она жила в скудно обставленной квартирке на Ладлоу-стрит, и Патти застала ее во время медитации, несмотря на то что позвонила и предупредила заранее. Вероника впустила гостью, и та обнаружила младшую сестру в спальне, на коврике для йоги, в выцветшем спортивном костюме. Девическая танцевальная подвижность сменилась поразительной гибкостью йога. Вероника, судя по всему, не жаждала видеть Патти, и сестре пришлось полчаса сидеть на кровати, тщетно ожидая ответа на привычные любезности, прежде чем Вероника наконец смирилась с ее присутствием.

– Красивые сапоги, – сказала она.

– Спасибо.

– Я не ношу кожу, но иногда, когда вижу красивую обувь, скучаю по ней.

– Угу…

– Ты не против, если я их понюхаю?

– Мои сапоги?!

Вероника кивнула, подползла по полу к Патти и вдохнула запах кожи.

– Я очень чувствительна к запахам, – сказала она, блаженно закрывая глаза. – То же самое с беконом – я его не ем, но очень люблю запах. Я так остро его чувствую, как будто ем.

– Угу, – повторила Патти.

– Помнишь восточную сказку про запах жареного мяса?

– Да. Я тебя понимаю. Интересно. Но сапоги-то ты никогда не ела.

Вероника расхохоталась и на некоторое время расслабилась. В отличие от остальных членов семьи, за исключением Рэя, она засыпала Патти вопросами о ее жизни и о недавних переменах. Самые болезненные эпизоды казались ей невероятно смешными, и, как только Патти привыкла, что Вероника хохочет над ее разрушенным браком, она поняла, что сестра испытывает облегчение, слушая про ее беды. Казалось, это убеждало ее в правильности некоей семейной аксиомы и помогало расслабиться. Но затем, за чаем (Вероника утверждала, что выпивает как минимум галлон зеленого чая в день), Патти заговорила о старом доме, и смех сестры сделался куда менее искренним.

– Я серьезно, – сказала Патти. – Зачем ты пристаешь к Джойс насчет денег? Если бы ей не давала покоя только Эбигейл, мама уж как-нибудь справилась бы, но она всерьез страдает, поскольку и ты в этом участвуешь.

– Сомневаюсь, что мама страдает из-за меня, – ответила Вероника. – Насколько я знаю, у нее полно своих причин.

– В таком случае из-за тебя ей еще более неловко!

– Вряд ли. По-моему, мы делаем из мухи слона. Если мама хочет, чтобы больше не надо было мучиться, пусть продаст дом. Я всего лишь прошу денег, чтобы не нужно было работать.

– А в чем проблема с работой? – поинтересовалась Патти, уловив эхо вопроса, который однажды задал ей Уолтер. – Она повышает самооценку.

– Я могу работать, – возразила Вероника. – Например, сейчас я работаю. Хотя предпочла бы сидеть дома. Это скучно, и со мной обращаются как с секретаршей.

– Ты и есть секретарша. Пусть даже с самым высоким IQ во всем Нью-Йорке.

– Я мечтаю уволиться.

– Джойс охотно даст денег, чтобы ты могла продолжить учебу и найти работу, которая будет соответствовать твоим талантам.

Вероника рассмеялась:

– Боюсь, мои таланты – не из тех, что нужны миру. Поэтому я предпочту наслаждаться ими сама. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое, Патти. Вот чего я прошу. Покоя. Эбигейл не хочет, чтобы дядя Джим и дядя Дадли получили деньги. Мне, честно говоря, все равно, лишь бы я была в состоянии платить за жилье.

– Джойс говорит, ты тоже не хочешь, чтобы дядя Джим и дядя Дадли получили деньги.

– Я всего лишь пытаюсь помочь Эбигейл. Она мечтает основать женскую комедийную труппу и поехать на гастроли в Европу, где люди ее оценят. Она хочет жить в Риме и наслаждаться славой. – Вероника снова засмеялась. – И я не против. Нам вовсе не обязательно часто видеться. Эбигейл добра, но ты сама знаешь ее манеру… После общения с ней я всегда думаю, что лучше было бы не встречаться. Я люблю быть одна. Я хочу спокойно медитировать, не боясь, что меня отвлекут.