Свобода

Любимов всхлипнул, в глазах его стояли слезы. Береза разжал кулаки и оттолкнул от себя Любимова. Оба молчали, отвернувшись друг от друга. Береза пытался понять то, что сейчас тут «замутил» Любимов. Наконец заговорил вполголоса, примирительным тоном:

—Хочешь сказать, что сначала Коля-зверь ранил Щербина, а потом тот, раненный, завалил Колю из нагана? Но если ты сейчас застрелил Науку, что тогда?

—Я ему в ногу шмальнул, чтобы только до лагеря дойти не смог, когда очнется. Я тут комбинацию разыграл, чтобы его отмазать, а он! — эта последняя фраза Любимова касалась уже Березы, и произнес он ее с каким-то театральным надрывом. — Пусть теперь следаки копают. А нас тут и не было! Метель начинается — все следы заметет. Заберем товар, и домой, в лагерь, паковаться.

—Ну, ты и… фрукт, паря, — покачал головой Береза, все еще хмурясь.

—Ладно тебе, начальник. Одно дело делаем, — быстро, словно желая закрепить слова Березы, которые он посчитал скорей одобрением, нежели обвинением, заговорил Любимов. — Ты замочил Колю-зверя. Значит, и я должен был…

—Я защищался, — пробурчал Береза, не глядя на Любимова. — Если б не я его, то он меня. И потом, эти его шкурки…

—Ты туда глянь, начальник! — вдруг бодро воскликнул Любимов, указывая куда-то пальцем, словно еще минуту назад не всхлипывал. — Видал?

—Медведь! — удивился Береза.

—Ждет, когда уйдем, чтобы наше дело закрыть, — сформулировал Любимов и рассмеялся.

38

Кажется, где-то вдали тарахтел дизель тягача или трактора, а Щербин не мог заставить себя шевельнуться. Он не понимал, что с ним и где он. Чувствовал лишь: с правой ногой что-то не так, возможно, ее у него уже нет. Голова разламывалась от боли. Пора было вставать и, подняв воротник пальто, идти в институт, а там… А что там? Не важно, потому что он не мог встать, не мог пошевелиться. Он лежал у себя в комнате на диване, и вокруг него бесшумно падал снег крупными снежинками. Нужно было встать, нужно было идти. Он приподнялся на локте. Рядом лежал Коля-зверь. Щербин заглянул ему в лицо; охотник стеклянно улыбался Щербину, и на заляпанном кровью лбу у него зияла дыра.

«Но тогда почему он улыбается?»

Снег падал Коле-зверю на лицо, на глаза, однако даже короткий порыв ветра тут же сдувал его, и охотник вновь смеялся. Потом Щербин увидел медведя, метрах в пятидесяти. Но как медведь оказался у него дома? Медведь сидел и смотрел на Щербина. Неожиданно в своей правой руке Щербин почувствовал рукоятку нагана и попытался вспомнить, как и, главное, почему застрелил… Колю-зверя. Или охотник сам попросил его об этом, потому что это была какая-то игра, смысл которой Щербин не понимал? И опять в голове у него все кружилось: снег, медведь, улыбающийся Коля-зверь с дыркой во лбу… Что-то шершавое и влажное коснулось его щеки, потом еще и еще. Медведь? Вот пристал! Нужно было открыть глаза, нужно было встать, нужно было прогнать медведя и идти в институт, но в разламывающейся голове все крутилось, и он забыл, что именно нужно сделать для того, чтобы глаза открылись, а ты сам мог хотя бы шевельнуться… Потом его куда-то тащили волоком, держа то за рукав, то за шиворот, кто-то рычал, хрипел, надрывался. И вновь его лица касалось что-то влажное, теплое, шершавое…

В нос ему лез густой звериный запах, Щербин чувствовал у себя на груди тяжесть и тепло, постепенно вползающее ему под кожу… Он открыл глаза. Ныла правая нога (она все же не потерялась!), он попробовал шевельнуть ею и застонал от боли. Рядом, прижавшись к нему мохнатой спиной, лежал большой зверь. Зверь повернул к нему голову и, открыв пасть, тихо заскулил. Борман.

Сгущались сумерки, метель разыгралась не на шутку. Приподнявшись на локте, он посмотрел по сторонам — никого. Но, кажется, рядом он видел полярного медведя. Хотя это могло и присниться. Он лежал посреди тундры у подножия пологой сопки, и в нескольких десятках метров от него виднелся сруб — то самое зимовье, откуда сегодня днем он направился в полевой лагерь. Как он здесь оказался да еще с собакой? Ведь он был там, почти на вершине той сопки. Надо было заставить себя встать и добраться до зимовья. Но встать не получилось. Его нога была, кажется, пробита насквозь: штанина набухла от черной крови. И он пополз. Собака хромала рядом, то и дело заглядывая ему в глаза: мол, терпи, не стони ты так, немного осталось. Скоро будем дома…

39