Свобода или совесть. Разговор с Дж. Ст. Миллем

Нет нужды указывать, что, несмотря на всю обстоятельность и наукообразность изложения, цели свои Милль знает заранее, и вовсе не собирается рисковать, доказывая и рационально обосновывая свои предпочтения – т. е. применяя к ним тот метод, который он так настойчиво защищает, говоря о религии и метафизических утверждениях вообще. «Бог и будущая жизнь», «христианская мораль» суть вещи безусловно осужденные, и никаких доказательств тут быть не может. Религия и только религия должна предъявлять разуму полученные от разума же верительные грамоты; когда же разум утверждает нечто такое, что не может быть подтверждено или опровергнуто повседневным опытом, никаких особых ручательств не требуется. Милль знает, что Бог и будущая жизнь – ложь, и никаких доказательств этого «знания», которых и быть не может, не предъявляет. Поразительно, что Милль уже настолько далек от религии и религиозной этики (в данном случае – христианской), что ищет в ней и требует от нее того, чего никогда, ни при каких условиях в ней не может быть – а именно, каких-то «государственных соображений», «поощрения чувства чести» и прочего. Тем и отличается язычество от высшей религии, что в нем государственное благо еще не отделено от блага души, этика – от закона. Но Милль, рожденный в христианском государстве, уже далек от его основ бесконечно, и в государственной религии Рима, да что там – в исламе готов видеть если не религиозный (религия его занимает только как опасный враг), то хотя бы этический идеал. «По мере отторжения Европой христианской прививки всё больше проявлялось наследие старого Рима, и, наконец, Христос ушел, а Рим остался».

13

«Удержим личность от нанесения наказуемого законом вреда другим людям, но позволим ей во всём остальном следовать собственным наклонностям и применять на деле свои “свободно сформированные мнения”», ¹⁰ говорит Милль, как будто забывая о том, что «собственные наклонности» проявляются не в пустоте, но в обществе, и являются если не уроками, то примерами для других. Воистину мечтой либерализма, его образом общества является безвоздушная пустота, в которой скользят по своим траекториям управляемые законами механики мертвые камни. Камень камня не соблазнит и не растлит – если, конечно, Миллю и всем бывшим с тех пор либералам эти слова что-то говорят. Только при таком убеждении можно рисовать картину общества, в котором все возможные человеческие склонности и способы поведения будут «свободно состязаться», и верить в то, что такое «состязание» приведет к лучшему… ¹¹

14

«Молодость учится на чужом опыте; зрелая личность использует и толкует свой собственный опыт, как она того хочет. Обычаи и предания не могут ее связывать, потому что созданы другими людьми, на основании другого опыта, к тому же, возможно, неправильно истолкованного или неприменимого к обстоятельствам. Кроме того, простое следование обычаям не развивает ни одной человеческой способности, кроме способности подражания; самостоятельность во всём – единственный путь к развитию как умственных, так и нравственных способностей личности».

Всё это прекрасно, но вынесено как будто из какого-то другого мира. Какая же личность примется «равномерно развивать все свои способности», если в самом начале не будет направлена на путь роста и самоограничения? И сколько личностей вообще способны если не к восходящему движению, то хотя бы к ровной, достойной жизни? И как много таких личностей, не имеющих опоры в себе, находили ее в обычае, в общепринятых мнениях и ценностях? Может ли человек быть судьей сам себе, и сколько таких, которые могут?