Свобода или совесть. Разговор с Дж. Ст. Миллем

Либералы отвергают подчинение общества и каждой личности каким-либо высшим ценностям – на том основании, что мы не знаем и не можем знать, в чем состоит «добро», следовательно, наши морально обоснованные «высшие ценности» условны и не общеобязательны. Но мы можем определить высшие ценности и без помощи так смущающих либеральный ум понятий добра и зла, дать им внеморальное, так сказать, обоснование. А именно, к высшим ценностям неложно будет отнести всё, что требует труда и самоограничения, и чем тоньше, сложнее эти труд и самоограничение, чем выше рассматриваемая ценность. Высшие ценности, высший образец поведения на этой шкале не будет расходиться с евангельским: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам. Ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Мораль труда и поиска лучшего, которой вдохновляются лучшие из либералов, сама происходит от этой же системы ценностей, с одной лишь поправкой: Евангелие учит трудиться и искать лучшего ради души. Мораль, которая следует из этой лестницы ценностей, есть мораль роста и усложнения, т. е. мораль сверхприродная, противоположная естественному ходу вещей. Это черты духа, идеал которого – космическая упорядоченность, в противоположность космическому смешению и беспорядку, к которым идет природа. Смотря на дело так, легко увидеть, что либеральный идеал общества (слепая борьба слепых сил, отсутствие осознанных стремлений и целей) есть идеал природный, противостоящий сверхприродному религиозному идеалу целеустремленности и порядка, путь расширения могущества вместо пути культурного роста.

3

Либерализм не видит зла в мире; можно даже сказать, что он не видит Сатаны и потому равнодушен, если не прямо враждебен к Богу. В отношении общества и человека ему свойствен самый безграничный оптимизм. Злонамеренности, упорства во зле он не допускает, и потому может делать столь же прекраснодушные, сколь и смехотворные заявления:

«Вмешательство общества с целью повлиять на его (индивида) суждения и цели в том, что касается его одного, должно быть основано на общих основаниях, которые могут быть совершенно ложны, и даже если они истинны, они, возможно, могут быть в отдельных случаях неверно применены лицами, столь же мало посвященными в обстоятельства дела, как сторонние наблюдатели. Следовательно, в этой области человеческих поступков, Индивидуальность должна быть предоставлена самой себе. Во взаимоотношениях человеческих существ следует соблюдать основные правила поведения, чтобы люди знали, чего ожидать друг от друга, но в своих личных делах каждый имеет право быть совершенно естественным. Мы можем предложить, даже навязать ему наши суждения, чтобы помочь его разуму, и увещевания, чтобы укрепить его волю, но крайний судья себе – он сам. Все проступки, какие он может совершить против наших советов и предостережений, ничто по сравнению со злом, заключенным в позволении другим принуждать его к тому, что они полагают его благом».

Говоря это, либерал совершенно искренно не понимает, что относительно благоприятное состояние человека и общества, какого Европа достигла к XIX столетию, есть только следствие тысячелетнего христианского воспитания души. Сверх того, как всякий рационалист, начиная с Сократа, он верит в то, что «нет ничего более полезного для души, чем правильно составленные речи» – т. е., иными словами, что человеку, которому разъяснили, в чем его выгода, уже ничего не остается, как следовать этой, столь замечательно разъясненной, выгоде. Как я уже сказал, в этом солнечном мировоззрении просто нет места ничему неразумному – как жажде спасения души, так и упорству во зле. Первое, с его точки зрения, бессмысленно, второе – невозможно. «Если только разъяснить человеку его благо, он уже никогда не поступит себе во вред». Милль, правда, допускает, что всё-таки найдутся люди, поступающие себе во вред – но их пример будет благотворен для общества… В сущности, эта поправка ничтожна – она всего лишь переносит ответственность с индивида на общество; вместо того, чтобы признавать совершенно вменяемой личность, она говорит – да, личность всё-таки может заблуждаться, но общество всегда трезво и осторожно, его-то не обмануть. Дадим человеку неограниченную свободу заблуждаться – общество от этого только выиграет и окрепнет. Что же, исторический опыт показал, как крепнет общество, дав свободу соблазнителям…

4