Законодательство явилось наиболее важным рычагом воздействия на изменение баланса между безопасностью и свободой. Но этот путь мог стать эффективным только лишь при активной поддержке общества. На журналистов, законодателей и судей, так же как и на всех американцев, оказала большое влияние атмосфера, сложившаяся в тот момент в обществе. Они отказались от критики, поскольку этого требовал от них патриотический долг. Многие либералы, желая того или нет, подписались под ограничениями свобод, о чем сообщила пресса. Всего через месяц после заявления Эшкрофта Майкл Кинсли написал основополагающую статью о самоцензуре после 11 сентября:
Почти никто не возражает. Трудно возражать против ключевого утверждения, что виновники преступления, такого чудовищного, как нападение 11 сентября, — подходящие цели для американской военной и дипломатической мощи.
Но публикации в прессе превратились в «беспрецедентный поток патриотических разглагольствований и чепухи».
Джон Эшкрофт может расслабиться, поскольку люди прислушивались к своему «внутреннему Эшкрофту». Я совершенно в этом уверен, поскольку я — один из них. Как автор и редактор после 11 сентября я достаточно часто подвергаю себя и других цензуре. Под «цензурой» я имею в виду решение не писать или не публиковать какие-то вещи по причинам, отличным от моего суждения об их сути. По каким причинам? Иногда это было искреннее чувство, что обыкновенно уместное замечание неприемлемо в данный чрезвычайный момент. Иногда это уважение к читателям, которые могут считать по–другому, чем я. Но иногда это просто трусость.
Кинсли напомнил читателям о предупреждении, сделанном пресс–секретарем Буша Ари Флейшером. В ситуации «войны», заявил Флейшер, американцам нужно «следить за тем, что они говорят». Кинсли заключил: «Открывать рот — это не точная наука, и труднее делать это, если одновременно оглядываешься».
Его наблюдения снова напомнили мне Сингапур. Американских журналистов, которые создают проблемы, не сбрасывают в лестничный пролет, как в России, не сажают в тюрьму, как в Китае, и не донимают исками о клевете, как в Сингапуре. Но дилемма та же: зачем создавать проблемы, когда вы можете облегчить себе жизнь? Зачем создавать трудности, если вы понимаете, что плывете против течения или можете навлечь на себя обвинение в пособничестве террористам?
Одно из наиболее важных изменений во взаимоотношениях государства с гражданами происходило без достаточных разъяснений со стороны первого. Действительно, с самого начала было трудно получить информацию о масштабе задержаний подозреваемых в терроризме. В течение нескольких месяцев после событий 11 сентября полиция задержала по всей стране около 8о тысяч человек, в основном выходцев с Ближнего и Среднего Востока. Многие из них были «нелегалами» и работали на автозаправочных станциях, в компаниях, занимавшихся грузоперевозками, или в мелкой торговле. Местным жителям рекомендовали сообщать обо всех подозрительных, каковому совету они и последовали, сделав около 100 тысяч сообщений по телефону или через интернет–сайты. Понятие невиновности было отброшено. Основной целью было — любой ценой не дать подозреваемым уйти. Если в результате посадят невиновных, значит, так тому и быть. Понятие превентивного правосудия было сформулировано без прохождения каких-либо демократических или политических процедур. Но эти полицейские операции не привели ни к одному приговору по обвинению в терроризме.
Опытный радиопродюсер рассказала мне, что подготовила для крупной радиостанции документальную передачу о трудностях, с которыми столкнулись арабы и палестинцы в крупных американских городах в конце 2001 года. Она обнаружила, что несколько человек было задержано без предъявления обвинений и что семьи этих людей не были извещены об их местонахождении. Когда с программой познакомились редакторы, их реакция оказалась крайне скептической. Так не бывает, сказали они. Когда же она представила доказательства, ее попросили отказаться в передаче от категоричных высказываний. Из страха вызвать отрицательную реакцию эту программу передали по местному вещанию, а не по общенациональному.