Свобода на продажу: как мы разбогатели - и лишились независимости

Сингапурцы защищают свой вариант демократии, противопоставляя и сравнивая его с тем, что есть у соседей. Некоторые страны региона теоретически имеют более либеральную систему, но в большинстве областей жизни, от экономики до безопасности, дела их обстоят хуже. Возьмем, например, Филиппины, — говорят они, — в политическом смысле одну из самых свободных стран региона. И что же? Оружие там легкодоступно, терроризм — обычное явление. Экономика, в 50–х годах одна из самых перспективных в регионе, сейчас находится в состоянии разрухи. В Юго- Восточной Азии по–прежнему нет ни одной исправно работающей либеральной демократии. Трагическая история Бирмы (Мьянмы) хорошо известна. Вьетнам, Камбоджа и Лаос только начинают восстанавливаться после десятилетий, в течение которых всевозможные коммунисты сеяли при поддержке Китая и СССР хаос во всем Индокитае. Вьетнам и Лаос по–прежнему номинально управляются коммунистами, а премьер–министр Камбоджи — бывший «красный кхмер»[9]. Таиланд долгие годы колеблется между демократическими экспериментами и военными переворотами в рамках монархической системы, в которой власть короля абсолютна и где спросить с последнего ничего нельзя благодаря тому, что в стране действуют репрессивные законы lese-majeste[10]. Ригидность политической системы Малайзии недавно стала очевидной по реакции правящей коалиции на впервые возникшую перспективу утраты власти: на фоне политического кризиса Анвар Ибрагим, лидер оппозиции, был ложно обвинен в сексуальных домогательствах. В Индонезии, предположительно перешедшей к демократии после утраты власти генералом Сухарто, выборы настолько дискредитированы коррупцией и фальсификациями при подсчете голосов, что называть их свободными и честными можно разве что в шутку.

Правительства от Индонезии до Малайзии, от Казахстана до России и ОАЭ стремятся научиться у Сингапура. Лучший ученик — Китай. Прогресс в сочетании с порядком и ограниченной свободой стал максимой для всех, кто правил страной после Мао. Современный источник такого подхода — Сингапур. Страх перед хаосом (luan) побуждает руководителей Китая изучать сингапурский подход и восхищаться им. Первым пунктом назначения на их маршруте, конечно, стал факультет Мабубани — центр сингапурской общественной дипломатии. Партийный босс провинции Цзянсу послал туда всех своих партийных секретарей, около 70 человек, на двухнедельную экскурсию.

Ли настаивает на том, что сингапурская модель не предназначена для экспорта, что она применима только к малым странам или городам–государствам. Он, конечно, прав: никакую политическую систему нельзя заказать «под ключ». Однако Ли противоречит себе, рассуждая об «азиатских ценностях». Эта концепция была модной в 90–х годах и до сих пор пользуется популярностью в определенных кругах. Концепция эта ставит общее благосостояние выше индивидуализма, социальную гармонию предпочитает инакомыслию, а социально–экономический прогресс — правам человека. Ли, выступая в Токио в 1992 году, так сформулировал свое мнение по этому поводу:

Демократия не обеспечила развивающимся странам, за редким исключением, хорошее управление. Что ценно для азиатов, то совсем не обязательно столь же важно для американцев или европейцев. На Западе ценят свободы и права личности. Я — азиат, выросший в китайской культурной среде, — ценю в правительстве честность, эффективность и практичность.

Противоположную точку зрения наиболее красноречиво выразил экономист и философ Амартия Сен[11]. Он утверждал, что разговоры об «азиатских ценностях» призваны оправдать авторитаризм, в котором нет ничего специфически азиатского. Сен писал в 1997 году:

Защиту азиатских ценностей часто ассоциируют с необходимостью противостоять гегемонии Запада. Эти две вещи в последние годы все чаще связывают в целях использования политического потенциала антиколониализма для того, чтобы теоретически обосновать наступление на гражданские и политические права в постколониальной Азии. Связь эта искусственная, однако в качестве риторического приема может быть весьма эффективной.