Свобода под свинцовым небом (СИ)

      Оставив возле Вени часового, Кахир с Маратом и остальными единоверцами спустились на первый этаж и вошли в столовую, где уже вовсю хозяйничала выпущенная из кратковременного плена служанка.

      - Фариза говорит, что ничего не видела. Женщины избили её и заперли в комнате, - задумчиво произнес Кахир, беспокойно посматривая на появляющуюся на столе скудную еду. - За жён потребуем с Усмана двойную плату.

      - Потребуем, - одобрил Марат, принимая свою обычную позу и задумчиво разглядывая Венину инсталляцию, которую ещё не начали разбирать.

      - Все равно нужно наказать собаку. За клевету - восемьдесят ударов кнутом. В самый раз для него.

      - Да, в самый раз, - машинально повторил Марат, отрывая взгляд от объекта современного дадаизма. - Это ж надо - художник, оказывается! А говорил - технарь.

***

      Ровно к одиннадцати утра Веню привезли на главную площадь, закованного в наручники, словно преступника.

      Слабый ветерок едва колыхал его взлохмаченные черные волосы. Грязные засаленные пряди спадали на глаза, разбитые, слегка опухшие губы слегка подрагивали, плечи безвольно опустились и чуть подались вперед, придавая его фигуре ссутуленный вид.

      Вене было жутко, жутко от того, что должно было произойти сейчас, в двадцать первом веке. Ладони вспотели, и вчерашние порезы постепенно начинали гореть, но эта боль была настолько незначительна и незаметна, насколько незначительны и незаметны колючки репейника, прилипшие к шерсти собаки, чью голову намертво зажали в дверях.

      Народ начал постепенно подтягиваться к месту очередной экзекуции. Как всегда, мужчины, юноши, подростки - все они держали наготове мобильные телефоны, чтобы запечатлеть новое увлекательное зрелище.

       Люди образовывали достаточно узкий круг, который утолщался с каждой минутой, обрастая всё новыми зрителями, жаждущими жестокой расправы.

      Взгляд Вени был устремлён в землю. Он соскальзывал с носков ботинок на трещины в асфальте, затем нервно возвращался обратно, разглядывая переплетение светлых шнурков.

Всё это время Кахир стоял сзади, на всякий случай контролируя каждое движение своего подопечного.

      Толпа расступилась, пропуская в центр круга ещё двух человек, двух крупных мужчин, один из которых, с классической бородой на безусом лице, держал в руках бумагу, а второй, в чёрной тканевой маске, сжимал в кулаке свёрнутый в несколько оборотов коричневый кнут, сплетённый из нескольких полос кожи и утончающийся к концу, на котором был прикреплен длинный узкий ремень, заканчивающийся подобием тонкого шнурка с кисточкой.

      С тяжёлым вздохом Веня перевёл взгляд с ботинок на орудие предстоящей пытки и, до боли закусив и без того распухшую губу, снова опустил голову.

      Один из мужчин с торжественным видом начал зачитывать обвинительный приговор. Его голос был высоким и тягучим, он звучал будто нараспев и, не понимая смысла сказанных им слов, со стороны могло показаться, будто мужчина читает молитву.

      Читал он долго, минут десять. Веня даже успел подумать, что боевик прилюдно озвучивает все его грехи, начиная с самого рождения. И когда последнее вязкое слово растворилось в полуденном зное, толпа одобрительно загудела и заметно оживилась.

      День обещал быть очень жарким. Хлопковая рубашка уже успела прилипнуть к телу, повторяя порывистые движения грудной клетки, вызванные взволнованным дыханием. Веня мельком взглянул на свои руки, сцепленные спереди черными, местами затертыми до серебристых краёв металлическими браслетами: кожа то тут, то там была покрыта багровыми кровоподтёками, начинающимися от самих запястий и заканчивающихся где-то под короткими рукавами.

      Приняв воцарившееся молчание народного судьи как сигнал к действию, Кахир подтолкнул Веню к ближайшему фонарному столбу. Расстегнув наручники, он заставил несчастного осуждённого обхватить бетонную колонну, и снова защёлкнул стальные кандалы.

      Оттянув на себя воротник Вениной рубашки, острым клинком Кахир надрезал тонкую ткань и рванул её в разные стороны, позволяя обнажиться проступающим позвонкам.

Ажиотаж в толпе начал возрастать. Отовсюду слышались очевидно подбадривающие палача возгласы, пугающие своим откровенным нетерпением.

      Услышав свист разрезающего воздух плетёного ремня, Веня судорожно сжался и крепко зажмурил глаза. Первый удар не показался особо чувствительным - лишь лёгкий хлопок, заставивший тело интуитивно вздрогнуть. Второй был более ощутимым, оставив на нежной коже бледно-розовую полосу. С каждым новым ударом палача размах кнута становился всё сильнее, причиняя беззащитной жертве новые мучения.

      Народный судья, комкая в руках обвинительный протокол, громко отсчитывал каждый новый удар. Кнут продолжал свистеть в воздухе, начиная рассекать не только бесплотную материю, но и покрасневшую кожу.

      На сорок пятом ударе Веня упал на колени и слабо застонал, прислонившись щекой к успевшему нагреться под южным солнцем бетонному столбу.

      Не обращая ни малейшего внимания на состояние осуждённого, палач продолжал свою бесчеловечную работу, словно рисуясь под десятками видеокамер, направленных к эпицентру захватывающих событий.

      Шестьдесят два, шестьдесят три...