Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе

Нефть — 35 процентов мировой энергетики. Остальное — уголь, газ, атомные и гидростанции. 35 процентов — это много, разумеется, но все же только треть с небольшим. Однако у стран, задающих тон в мире, этой трети нет. Исключение — США, обеспечивающие себя своей нефтью наполовину, остальное получая от соседей — из Канады, в основном, и из Мексики. Практически полностью зависят от нефтяного импорта Япония, Германия, Франция, Италия, Испания. В Европе только Норвегия и Румыния живут своей нефтью. А главный европейский источник — танкеры, приходящие в Роттердам из Персидского залива. Это покрывает примерно половину потребностей. Приблизительно пятая часть идет в Европу по трубопроводам из России. Оценив, как непросто в последнее время складываются отношения Запада с этими поставщиками, легко понять, что такое нефть. Вопрос не экономики, а политики — да и попросту повседневного бытия: удобства, безопасности и самой возможности жизни. Вот что в подспуде общественного внимания к картине «Будет кровь».

То-то Андерсон переименовал роман для фильма, заменив нефть кровью и овеществляя зрительно эту метафору. Метафора не оригинальная. Еще в 1924 году, на три года опередив Эптона Синклера и на восемьдесят три — Пола Томаса Андерсона, писал Сергей Есенин: «Нефть — словно черная кровь земли», и вряд ли он был первым.

В стихи-то (русские) нефть все-таки полноправно не войдет: ей не подобрать такую удобную рифму, как «любовь». Но уже есть поэма современного московского сочинителя с рефреном «Нефтью единой жив человек!».

2008

Жизнь своих

Немецкий фильм «Жизнь других» Флориана Хенкеля фон Доннерсмарка вроде давно уж прошел, получил множество разных премий, посмотрели его в России, многие написали о нем, некоторые написали хорошо, толково. Но вот почему-то мысль возвращается к этой картине, то есть даже не к ней самой, а к коллизиям вокруг нее. Не к жизни других, а к жизни своих. К картине вокруг картины. Чтобы понять — в первую очередь для себя, — почему же так происходит, мысль эту надо упорядочить, изложить. Разобраться.

Главное: почему такой, подобный, фильм не снят в России?

Кратко напомнить сюжет, наверное, стоит. Действие происходит в 1984 году в ГДР. За успешным и идеологически надежным драматургом устанавливает слежку служба безопасности Штази — восточногерманское ответвление КГБ. Руководит операцией прослушивания квартиры идеальный служака капитан Герд Визлер. Вникнув в жизнь поднадзорного и его подруги-актрисы, проникнувшись их жизнью — на которую найти компромат пара пустяков, тем более они сами подставляются, — офицер начинает переосмысливать собственную жизнь. И в итоге из потенциального палача превращается в реального спасителя. Поскольку сыграно это лаконично и бесстрастно, метаморфоза происходит без драматических объяснений. Герой не мечется, не страдает — ну разве что смахнет слезу под впервые услышанную им серьезную музыку или замрет над томиком стихов.

Косвенным, но показательным образом с этим фильмом перекликается недавняя российская кинокартина Ларисы Садиловой «Ничего личного». Здесь тоже прослушивание — но бытовое: ревнивец нанимает частного детектива следить за своей подругой. А результат тот же: подслушивающий мало того что начинает растворяться в чужой жизни, но и пересматривает свою. Соответственно меняется и бытие подопытных. Согласно законам квантовой механики, убедительно действующим в человеческом обществе, наблюдение изменяет наблюдаемый объект.

Оба фильма — замечательные. У Садиловой — тоньше, глубже, у Доннерсмарка — резче, публицистичнее. Понятно: разные задачи, разные эпохи, разные общества. Материал Садиловой — частная жизнь. Материал Доннерсмарка — социально-политическая.