То, что преображение гэдээровского гэбэшника не разворачивается подробно, — очень важно. Можно подозревать, что если бы автор картины попытался психологизировать, получилось бы фальшиво. Во всяком случае, для тех, кто хоть чуть знает новейшую историю. Как минимум, надо понимать, что такое было КГБ и его дочернее предприятие — Штази (
Правдивость картины «Жизнь других» в том, что капитан Визлер — один такой. То есть наверняка были и другие подобные, но все равно — единицы, штучные, разовые явления. В такой системе — надежда только на чудо.
Чудеса случаются. На глазах нашего поколения одно произошло. За месяц до падения Берлинской стены и последующей цепной реакции никто в мире не мог такого предположить, не осмеливался подозревать такого. Но чудо свершилось.
И теперь главный вопрос: почему такой фильм не снят в России?
Ясное дело, это не к тому, что Лариса Садилова должна была бы сделать героем не частного детектива, а офицера КГБ. У Садиловой своя работа — исследование современной индивидуальной психологии, чем она давно занимается вдумчиво и точно («С днем рождения!», «С любовью, Лиля», «Требуется няня», «Ничего личного»). Но тема осмысления недавнего прошлого в духе «Жизни других» вообще не стала сколько-нибудь заметным явлением в российском кино. За исключением нескольких попыток в начале перестройки (удачнее других талантливый фильм Евгения Цымбала «Защитник Седов» 1988 года с Владимиром Ильиным в заглавной роли), назвать особенно нечего. И самое важное — такая тема не стала социально значимой, социально нужной.
Вот, вероятно, почему одаренный критик, сначала подивившись, что совсем юное поколение ну ничего не знает о реалиях советской жизни, тем не менее легко пишет: «Понятно, что в ФРГ снимают «Жизнь других», а у нас — «Старые песни о главном», хотя, на мой вкус, и то и другое — примерно одинаковая пошлость…» Неужто так уж одинаковая? Здесь примечательно, что критику некогда возиться с различиями. Сказал ведь: «Понятно, что…» — и побежал дальше. Да нет, непонятно. То есть понятно, разумеется, но не хочется понимать, нельзя хотеть понимать. Понимать без оговорок, без объяснений, обсуждений, общественных дискуссий.
Нельзя не говорить о том, что Германия (и Япония) сделала покаяние основой национального самосознания, в результате построив свое социально-экономическое процветание, по сути дела, на комплексе вины и раскаяния. Что в сегодняшней России — при всем восторженном почитании Толстого и Достоевского — никто не покаялся ни в чем.
«Христианство в России еще не проповедано», — говорила Ахматова. До сих пор, судя по всему. Должна бы знать считающая себя христианской страна евангельскую притчу о возвращении беса. С незначительными разночтениями она есть и у Матфея и у Луки. Возьмем Матфея, он первый: «Когда нечистый дух выйдет из человека, то ходит по безводным местам, ища покоя, и не находит. Тогда говорит: возвращусь в дом мой, откуда я вышел. И пришед находит его незанятым, выметенным и убранным. Тогда идет и берет с собою семь других духов, злейших себя, и вошедши живут там; и бывает для человека того последнее хуже первого. Так будет и с этим злым родом» (Мф. 12: 43–45).
И дальше, и снова в незанятом доме — в ожидании чуда.
«Савой» закрыт