Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе

В «Мадонне» как раз широкое поле для интерпретаций. Не зря у нее названий несколько: «Мадонна», «Зачатие», «Женщина в акте любви». Последнее, технологическое, точнее всего. Женщина как жизнетворная и одновременно губительная стихия. Мунк в этом понимал. Он, которого называли самым красивым мужчиной Норвегии, от женщин не знал отбою, но отбивался отчаянно, то есть боялся и сбегал от них. На его картинах полно женщин-вампиров — та, которую унесли, вовсе не самая зловещая. В отличие от «Крика» она — многозначная, и легко представить ее в качестве хоругви, и феминистки, и женоненавистника (если вдуматься, не такая уж между ними разница). Вот эту сверхусложненную женщину и убрали с глаз долой.

То, что произошло в Осло 22 августа, — ограбление века. Не в расхожем и затертом журналистском значении, а в самом буквальном: ограблен ХХ век.

Не надо каждый раз и из всего делать символ и искать глубинных значений. Но здесь уж очень наглядный случай: в очередной раз подведен итог ушедшего столетия. Не так трагично и впечатляющее, как 11 сентября, но аналогия напрашивается: «Крик» — живописный аналог того страха, который теоретически описал сосед Мунка по Скандинавии — Кьеркегор, который практически сопровождал человека ХХ века на протяжении почти всего столетия: с Цусимой, «Титаником», двумя мировыми, революциями без счета, Соловками, Освенцимом, Хатынью и Катынью, Колымой, Хиросимой, кхмерами и хунвэйбинами, Чернобылем. Нам напомнили: другое, простое наступило время, нечего рисовать страх, некогда, надо просто бояться.

2004

Рембрандт перед зеркалом

Рембрандт, которому исполнилось четыреста лет, — самый, пожалуй, современный из великих старых мастеров. Он не просто восхищает и заставляет задуматься — он учит прямым и внятным способом: своими несравненными автопортретами.

Их у Рембрандта — девяносто, живописных и графических. Рекорд. Лишь новое время породило последователей: Ван Гога, который как-то в течение двух лет двадцать два раза написал себя, Фриду Кало, у которой пятьдесят пять автопортретов. Но Ван Гог — клинический безумец, Кало — закомплексованная калека. Рембрандт — респектабельный бюргер, семьянин, делец. При этом что-то толкало его девяносто раз за сорок лет, то есть чаще чем дважды в год, вглядываться в зеркало с кистью в руке.

Поразительным, как бывает только с гениями, образом Рембрандт творил за полтора века до возникновения романтизма — течения в искусстве и в жизни, в котором внутренний мир одного человека на равных сопоставляется со всем внешним миром, а автор равен произведению. ХХ век довел это до крайности, и в концептуальном искусстве автор, его фигура и имя, просто-напросто и стал самим произведением. В начале же XIX столетия, вдохновленный вселенским взлетом провинциального коротышки Наполеона, художник ощутил себя способным на все — Байрон, Бетховен и все те, кто идет за ними до сегодняшнего дня. Но Рембрандт был много раньше — когда «я» пряталось за традицию и историю. Он первым сделал себя своим главным героем.

Почему у Рембрандта так много автопортретов? В молодости один из факторов — конечно, материальный: бесплатная модель. Безнаказанная возможность эксперимента: попробуй заставить выкладывающего деньги клиента скорчить гротескную гримасу. Упражнения в технике: опять-таки никто не захочет платить за свой портрет, где из полутьмы торчит чуть освещенная щека. Еще — реклама: демонстрируя на автопортретах живописные возможности, художник, во-первых, зазывал потенциальных покупателей, а во-вторых, в дотелевизионную и дофотографическую эпоху знакомил будущих заказчиков с собой.

Но все это — в период становления. Завоевав авторитет и популярность, Рембрандт тем не менее продолжал писать себя. Сильно опередив время, он осознал, что один человек есть полноценный — исчерпывающий! — представитель человечества. Этим открытием поразил современников родившийся на два с половиной века позже Рембрандта Джойс, который в романе «Улисс» вместил в один заурядный день заурядного горожанина всю мировую историю. Но Джойс изобрел для этого авангардную форму, придумал «поток сознания», а Рембрандт использовал традиционные приемы письма, на первый взгляд не отличаясь от всех прочих. Только наше время, суммируя его достижения, сумело рассмотреть дерзкую новизну.

Рембрандт — один на один с собой. И нет примера актуальнее сегодня. Ни на кого нельзя положиться, кроме себя. Никакое сообщество, никакая общая идея — не надежны. Окружающий мир обманчив и опасен. Не надо выходить из дома. Зеркало — главный и безошибочный инструмент самопознания. В случае Рембрандта еще две книжки — античные мифы и Библия. На улице — преступность, парниковый эффект, трафик, терроризм. Там нечего делать, туда незачем выбираться.

Очень мало на свете было людей, о которых можно сказать, что они понимают жизнь так же глубоко и тонко, как Рембрандт. Так что же для этого надо? Две книжки и зеркало. Ну и прожитая жизнь, конечно, — чтобы в зеркале что-нибудь отразилось.

2006

Мода и война