Свобода – точка отсчета. О жизни, искусстве и о себе

Всю эту лавину славы я, в мазохистском самолюбовании, скрывал, не стал «Человеком года» дважды. Меня признали и в Новом Свете: к Кембриджскому центру присоединился Американский биографический институт в Северной Каролине. Все-таки Европа скромнее: эти за «диплом, выполненный тушью в двух цветах искусным каллиграфом», просили уже 195 долларов, а за доску — 250. Правда, доска из карельской березы (Finland Birch). Но зато в Америке я просто «Человек года», а в Кембридже — «Международный человек года», и гораздо дешевле. С другой стороны — карельская береза. Есть о чем подумать.

Итак, нормальная афера в духе О. Генри. Некие люди регистрируются под названием Международный биографический центр, что не возбраняется, и рассылают письма, пользуясь доступными списками членов различных организаций. Мои, например, координаты числятся в справочнике Американской ассоциации славистов, а подобных обществ — тысячи. Сами эти люди могут не жить в солидно звучащем Кембридже и вообще в Англии, а просто арендовать там почтовый ящик. Все дело юридически безупречное: ни один суд не докажет, что нельзя назвать Штурман, Ващенко и Прожогину «человеками года», а Беха — «Человеком столетия». Как отвечал Печорин на попреки Максим Максимыча касательно Бэлы: «Да когда она мне нравится?» И нигде в письмах не говорится, что вы — единственный «Человек года»: это поэтический произвол — сколько хочу, столько и выбираю.

Есть лишь один уголовный вопрос: присылают ли лауреатам оплаченные знаки отличия? Допускаю, что приславшим деньги шлют недорогие доски, себестоимость которых, как ни считай, куда ниже указанной цены. Тем более при таком вале — а вал есть, это видно уже по тому, что на одном временном пятачке одной лишь русской прессы столкнулись несколько годовых женщин и вековой мужчина. А сколько еще безымянных героев, которые обмывают свои сертификаты без репортеров, в кругу родных и друзей!

Словосочетание «ярмарка тщеславия» произносится обычно как слитная метафора, без различения буквального смысла — нечто, ставшее названием классического английского романа и популярного американского журнала. Но ярмарка — это рынок. То есть место, где торгуют. Где существуют предложение и спрос. И на этом рынке можно и нужно уметь ориентироваться, как на любом другом.

Все эти «человеки года» в русской прессе — результат многолетнего провинциализма, помноженного на подспудную веру в некую непререкаемую инстанцию, раздающую и назначающую. Отсюда и конфуз. В глубине души многие убеждены, что пишут стихи куда лучше Бродского, и признание Кембриджского центра примут как должное: у того — Нобелевская премия, а у нас — вот.

Российский человек, попав на просторы свободного рынка (это относится и к эмиграции и к метрополии — сроки исторически сходные), растерялся перед широтой ассортимента. Можно приобрести даже то, что не придет самому в голову, — постучат и предложат. При этом рынок — не хаос, а система с четкой, хотя и изменчивой иерархией. Можно уговаривать себя, что прекраснее твоих «жигулей» нет машины в мире, но всем, в том числе и тебе самому, известно, что «мерседес» лучше.

Однако тщеславие — категория невещественная, и эта ярмарка осваивается труднее. Хотя вроде ясно, что «Человек года» Кембриджского центра — не то же самое, что «Человек года» на обложке «Тайма». Но чуть спуститься — и снова туман. Правда, какой-то критерий все же есть. Как и положено на рынке — деньги. То есть если тебя назначают Гением Всех Времен и Народов, но за это просят заплатить, — стоит усомниться в твоей гениальности.

Понятно, найдется множество тех, кто не усомнится. Но для толпы «человеков года» есть регулятор — пресса. На рынке нематериальном именно она строит иерархию славы. Далеко не всегда справедливо, но другого механизма в свободном обществе нет. Более полутора веков назад это осознал Карлейль: «Журналисты — вот кто теперь наши истинные жрецы и короли». Все и зависит от их уровня.

Сами наши тщеславные «человеки года» с их смесью наивности, невежества, самодовольства и лукавства не могут удивить. Куда страннее журналисты, в творческом захлебе додумавшие «престижнейший мировой центр» и «дотошных исследователей». Говоря о Николае Бехе, «Человеке XX столетия», можно ведь было запнуться и вспомнить об Эйнштейне, Генри Форде, Черчилле, Ганди? О Пикассо, Чаплине, Джойсе? О Ленине, Сталине, Гитлере, наконец, тоже оставивших некоторый след в XX веке, не менее заметный, чем след Николая Беха?

Провинциализм и безответственность особенно расцветают в так называемых духовных сферах. Интересно, можно было бы «жигули» всерьез провозгласить «Автомобилем года»?

1993

Два рулона миллениума

Знакомая старушка спрашивает: «Что это все вдруг заговорили про линолеум? Только и слышишь — линолеум, линолеум…» — «Может, миллениум?» — «Может, и так, но этого я уж совсем не понимаю». (Та же самая женщина тревожно интересовалась в августе 91-го: «Что случилось? Все говорят — пунш, пунш…» — «Да не пунш, а путч». — «Ну да, так что за пунш?»)