Свобода в широких пределах, или Современная амазонка

Антропологические данные: без существенных изменений (см. словесный портрет 64-го года), хотя и наблюдается активное прибавление, несмотря на занятия спортом (усилить!) клетчатки, создающей якобы округлость форм и женственность облика, мослы, в частности, меньше выдаются. Общая оценка наружности: удовлетворительно с тенденцией к хорошо (однако угловатость и воздушность Тани Кантор вызывает большее восхищение). Зубы лучше не стали, надо ими заняться.

Семейное положение: а может быть выйти замуж? хорошо бы собаку купить — все оттуда же. Большую, верную — черного терьера, например (что за дичь, господи! какая еще собака и где ее держать?). А если — за Бориса? Он, наверное, большой и уж точно темноволосый, если Кантор. И тогда она навсегда будет в этой семье, рядом с этими двумя удивительными женщинами — Татьяной и Анной Павловной. Но она и так уже почти с ними, скоро вместе уезжают. И пускай это будет только Кратово, а не Южный берег Крыма, так как Лев Моисеевич не хочет их одних далеко отпускать, а сам в отпуск вырваться не может, — пусть Кратово, какая разница.

Но думать о Борисе было интересно: какой он? Или лучше все-таки выйти за Гиви? Про него хоть известно, что он есть. (Вот и беги, ищи его по всем вокзалам, дура стоеросовая! — Сама дубина! Почему — по всем? Или в гораэро и в Домодедово, или на Курском — туда поезда из Тбилиси приходят. — Так он тебя там целый год и дожидался! — И дожидался! А тебя, что ли, кто-нибудь ждет? — Ха-ха-ха! Амазонка-амазоночка захотела вдруг ребеночка! — Захотела? Наверное, еще нет. Но когда-нибудь захочу и рожу. А разве нельзя? — От Бориса — святого духа! Вот умора! — А если он правда сидит и они этого стесняются? — Ну и женихи у тебя, девушка. Ты лучше голубя заведи. — Какие есть. А какого еще голубя? — Не помнишь? Из пушкинской «Гавриилиады». — Ну и дура же ты. Кто ты, что так со мной разговариваешь? — Я? Амазонка, естественно. — И я тоже. Давай дружить? — Давай, только ты дурь про женихов из головы выкинь. — А может, правда замуж выйти? — Так сильно хочется? — Иногда. — Преодолевай, терпи. — Бегать, что ли, больше? — От себя не убежишь, ха-ха-ха! — Что же ты смеешься? Я ведь с тобой искренне говорю, как ни с кем. — И я с гобои тоже. Только смешно, что ты еще такая глупая. — А ты научи, если знаешь больше. — Так это же просто. Ты это копи, копи до тех лор, пока из любви не вырастет ненависть. Без этого амазонкой не станешь. — Но за что же я могу ненавидеть Гиви или этого Бориса? — Да все за то же — они самцы, и этого достаточно. Поняла? — Помяла, А если не выдержу, сорвусь? — Сорвись, дело житейское. Только без всяких там соловьев и замужеств, поняла?— Кажется. — Ну и умница. И трубу слушай, все время слушай свою трубу. Сейчас слышишь? — Нет. — А сейчас? — Кажется, да, слышу, только сделай погромче, посильнее, вот так. — Тебе хорошо? — Да. — Ну и умница.)

Ну вот, все понятно, а потому и хорошо. Жаль толь-, ко, что не спросила про ворон, про эти их кар и кыр… Значат они что-нибудь или нет? Нет, наверное, суеверие одно и ничего больше.

21

А все-таки удивительно, что Нина за целый год (пусть только учебный), живя с ними под одной крышей на Стромынке, никого из топ филологической комнаты, из компании Антошкиной, не встретила. И не то что не встретила, хотя бы в коридоре, — по и не видела ни одну из них даже издали ни в столовой, ни в подвальном зале на танцах. Словно все они провалились: самые глупые (Оленька, например) еще на зимней, а законченные эрудитки (Пугачева, Микутис) — на летней сессии, провалились и с позором изгнаны за неуспеваемость, вот вам отмщение за гордыню и чистоплюйство. Но думать так — это ведь чепуха форменная. Ну, допустим, Лобзикова могла на каком-то экзамене провалиться, хотя она вовсе не дурочка, а просто маленькая еще, ну записных красавиц светская жизнь увлекла, в кино их пригласили сниматься, жирные коты из посольских машин их углядели (а такое, рассказывают, бывает, и бац — советская красавица Пугачева становится седьмой женой в гареме у какого-нибудь арабского шейха), красота — товар ненадежный… Но как же Антошкина? Уж она-то не сгорит и не утонет. Или мудрая Ханбекова, для которой весь мир — ничто и которая существует только сама по себе? С ней-то уж точно ничего не могло случиться. Но ведь и она больше ночью с книжкой под лампочкой в коридоре не стояла.