Свобода выбора фатальна

Потом Брагин знал, что похитители Ивана неоднократно, несколько раз несчастной матери Ивана звонили, мучили и терзали несчастную женщину. Что сообщали ей по телефону, уже толком понять было невозможно. У нее за несколько дней и ночей звонков помутился под неожиданными ударами несчастья рассудок. Вот тогда Брагин осознал отчаяние: дома у него сплошной разор и несчастье – телефонные анонимы сообщали ему подробности измены его собственной жены – хоть волком вой от отчаяния. А у его ключевого партнера, друга по жизни сын пропал, жена стала седой, как лунь, и тихо тронулась, меньшая дочка школьница слегла болезной заикой. Словно, заприметив и посетив однажды, как бы по случайности какой-нибудь добрый славный дом с дружной семьей, несчастье тотчас же возвращается туда же, словно на двери сделало невидимые человеческому глазу отметину, чтобы приходить туда снова и снова, чтобы мучить и мучить до конца, пока всех не выкосит…

Вот и женщина, убитая горем, поверив телефонным злодеям, что нет уже больше их сына Ивана, тихо тронулась, позабыла про школу, где учительствовала, никуда из дома не выходила, перестала принимать пищу, лежала пластом на диване в пальто, как ее застал первый убийственный звонок телефонных злодеев. Только устало и безвольно поводила глазами, не реагируя на болезнь дочери, на появление на пороге мужа и его друга Брагина. Таким и застал ее Брагин, потухшую, поседевшую, опустившуюся. Ничего толком не способную объяснить и рассказать по сути случившегося. Кое-как уже с помощью заикающейся, горящей, как солома, в лихорадке, дочери Брагину удалось выяснить про анонимные звонки насчет убийства ли, пропажи ли сына. Всю милицию, весь город тогда он поднял на ноги – все без толку… Пропал сын – с концами…

Дни, недели летели… Какая там работа?.. Какие там исследования?.. Какие там алгоритмы?.. Брагин долго не хотел, чтобы Виктор отдал жену в специальную клинику… Мать свою и тещу, по настоянию Брагина, призвал к себе домой друг-коллега, чтобы те помогли с больными женой, дочкой… И при полной неизвестности о судьбе сына жена из тихо помешанной превращалась в настоящую буйную сумасшедшую. Когда ее чем тревожили, заставляли подняться с дивана, она кричала истошным криком, будто ее резали или убивали, как сына Ивана. Только не трогайте, не тревожьте. Откуда кому было понятно, что происходило в отчаявшейся душе матери, помешавшейся от осознания потери сына.

А потом у тихо помешанной, может, не без влияния своей матери, тещи Виктора, усилились приступы сумасшедшей ярости и злобы, направленной против мужа, да и против Брагина. Почему? Тронувшиеся люди ведь всегда правы в осознании именно своей правды: «Из-за вас, интеллектуалы, через ваши разработки, якобы нужные миру, спасающие весь мир, мучается гибнущая мать погубленного сына. Погруженная в свои бредовые подозрения и пророчества, она выплескивала все свои обвинения мужу и Брагину: это из-за вас сына о убили, из-за того, что сына втянули в свои дела, какая разница, что косвенно… Бешено выплескивала обвинения в адрес мужа и Брагина, трясясь в конвульсиях, оря до пены на губах. Когда стала грозить, что покончит жизнь самоубийством, подожжет себя на кухне или выбросится из окна с седьмого этажа, устроили семейный консилиум – что с несчастной делать?.. Сдавать в психушку или держать дома?..

Брагин только безнадежно махнул рукой, еще не хватало только, чтобы собачиться с помешанной, с другом. Тот тоже духом пал: сын пропал без вести, как во время войны – ни среди убитых, ни среди покалеченных не значится. Нет его, ни в каких списках, ни в каких милицейских протоколах не значится, сгинул, инопланетяне на свой корабль затащили и улетели. Дочка в больнице. Жена с ума сошла – и с каждым днем ей все хуже и хуже. Он не покидал друга, устроив себе командировку в город Виктора Михайловича, якобы для работы над совершенствованием программного комплекса – по линии своего академического института и инновационной фирмы.

Но на автоматизме когда-то приобретенных навыков, без определенности чему быть и чему не быть, трудно было долго держаться, он бы и не продержался долго. Наверное эта инерционность мышления и поведения скажется на его образе жизни и мысли на какое-то время: он замкнется, соорудит вокруг себя скорлупу ли, броню ли… Готов будет выдержать любой новый удар и тут же распасться на мелкие кусочки под первым же щелчком по яичной скорлупе – и мозги вытекут, как белок или желток, и жизнь вытечет, и баста… И все же он, держась из последних сил, по мере сил работал яростно и исступленно.