Свободен - 2.

— Единственное, чего я хотела — это сохранить компанию отца. Я понятия не имела о проблемах с землёй. О таком количестве кредиторов. А оборудование, согласно документам, куплено совсем недавно, чтобы списать его по истечении срока амортизации. Я ничего Елизарову не подсовывала. Не собиралась разваливать «ЭйБиФарм». Но знаю об истинном положении дел в «Эллис-Групп», видимо, даже меньше тебя, Артём. Я в полном шоке, что у нас всё так плохо. Мой единственный интерес был в том, чтобы сохранить компанию в память об отце. Она была ему слишком дорога, но у меня силёнок маловато, чтобы потянуть такой бизнес, поэтому я Елизарову и предложила.

— Тоже в память о лучшем друге? — зло хмыкает Артём.

— Да, в память о друге, — не оставляет ему шансов одержать верх её прямой упрямый взгляд. — Чем это плохо? Совсем недавно эта компания была единой. И да, я даже предложила в придачу свои акции, но ничего не просила взамен. Ничего. Это Сергей Иваныч сказал, что попробует уговорить тебя одуматься, если ты об этом. Он хотел организовать наш брак. Не я. Прости, Лан, — поворачивается она ко мне, — знаю, что это неприятно слышать, но всё это я тебе уже и так рассказала. Елизаров считал, что ты был не прав, — поворачивается она обратно к Артёму. — Он называл твой поступок дурь и блажь. И моя вина только в том, что я не возразила. А не возразила я потому, что понятия не имела ни про Лану, ни про твои к ней чувства. И это ты, между прочим, по своей дурацкой привычке всё замалчивать, ничего мне не рассказал.

— И правильно сделал, — переворачивает он, не глядя ещё один лист. — А то, как и откровения Захара, и мне бы вылезло это боком.

Она в сердцах бросает на стол папку.

— Да, я была не права с Захаром. Не права. Ни тогда. Ни сейчас. Да, я поступила глупо и подло. И тогда, и сейчас. Но я живая, а не каменная. И тоже, как и все, ошибаюсь. И я раскаиваюсь за свои сегодняшние слова. Просто меня никогда не таскали за волосы, и да, я была груба, поступила ужасно, и девочка эта хоть и начала первая, но пострадала из-за меня. Но я просто человек, в конце то концов, — отталкивает она бумаги и резко отворачивается. — Я имею право ошибаться.

Губы её трясутся. И как они ни старается сдержаться, бесполезно. Слёзы текут. Она вытирает их рукой, стараясь не всхлипывать.

И в этом залитом светом кабинете, где за панорамным окном уже зажглись огни ночного города, глядя на её подрагивающие плечи, я как остро это чувствую — насколько она одинока. Хрупкая девочка в злом мужском мире.

Я знаю, что её не подойдёт утешить Артём, хотя сердце его сейчас тоже разрывается. Ей некому прийти и пожаловаться дома. Не с кем поделиться. Нет надёжного мужского плеча, на котором можно просто выплакаться. Никто не пожалеет. Никто не выслушает, не поймёт, не поддержит. Она одна. Совершенно одна.

— Эл, — обнимаю я её, простив всё. Всё, окончательно и бесповоротно. Потому что что бы она ни говорила, ни разу, ни единым словом не солгала. Она ни перед кем и ни в чём не виновата. Передо мной так точно. Только в том, что полюбила. К сожалению, не того парня и так не вовремя.

— Я понятия не имела, что всё так плохо в компании, — обняв меня, выдыхает она. — И про эти липовые анализы, что вам подсунули на свадьбе. Артём, — поворачивается она, — это не я.

— Я знаю, — кивает он, закрывает и откладывает папку. — И, кажется, знаю, почему на «Эллис-Групп» у нас такие же липовые бумаги. Это называется почерк…

— Добрый вечер! — на полуслове обрывает его женский голос, и всех заставляет повернуться к двери.

— Не помню, чтобы я тебя приглашал, мам, — отворачивается Артём обратно к столу.

— Ты никогда меня не приглашаешь. И сам не приезжаешь. Не звонишь и не отвечаешь на мои звонки.

— Майя Аркадьевна, — приветственно кивает Элла.

— Здравствуйте, Эллочка, Ланочка. Как хорошо, что вы все здесь. Всех разом и повидаю перед отъездом, — неловко топчется она у входа.

— Проходите, Майя Аркадьевна, — вытирая заплаканные глаза, кидается к ней Элла. — Присаживайтесь. Чай, кофе, что-нибудь принести? Может…

— Обойдётся, — обрывает её на полуслове Артём.

— Спасибо, мальчик мой, — скидывает она пальто и неизменную шляпу на кожаный диванчик. — Услышать это от сына особенно приятно.

— Нет, особенно приятно было Елизарову узнать через тридцать два года, что его столько лет водили за нос.

— Артём, ты несправедлив, — останавливается она перед ним.

— Ой ли? — откидывает её руку, когда она тянется убрать что-то с его рукава. — Так давай восстановим, если не мою, так хотя бы историческую справедливость. Расскажи нам как выглядел мой настоящий отец тридцать лет назад. Был он гладко выбрит или с бородой? Хорошо ли целовался? Получила ли ты удовольствие?

Пощёчина звучит звонко. Но он только гаденько смеётся.

— Аргументированно, — и садится на стол.

— Я никогда тебя не била… — тяжело дышит она.

— Так поздновато начала, — не сходит с его губ язвительная ухмылка.

— Я не буду оправдываться…